 |
ПАСХАЛЬНОЕ ЗАСТОЛЬЕ
Шмуэль-Йосеф Агнон
(в переводе с иврита на русский А .Белова)
Вот что случилось с синагогальным служкой Михлом.
В первую пасхальную ночь он вышел из синагоги в приподнятом настроении.
"Слава Богу, что в эту праздничную ночь я могу радоваться, как все люди", - думал он. Но, закрыв на
замок двери синагоги, обнаружил, что привычно зашагал по направлению к своему дому, и его радость
быстро улетучилась. Михл хорошо знал, что идет не во дворец, а в жалкую хибару, и что он будет сидеть
"непринужденно как свободный человек" не на мягком кресле, а на рваной подушке, которой не касалась
женская рука, чтобы залатать ее. Знал он также, что ему предстоит самому изрядно повозиться, чтобы
приготовить себе похлебку. Синагогальный служка Михл вдовец, и нет женщины, которая могла бы накрыть
для него праздничный стол, постелить постель, приготовить ужин. Правда, некоторые прихожане
приглашали его к себе на седер.
В эту ночь весь мир радуется, - говорили они, - в эту ночь все евреи сидят
за праздничным столом, а вы будете один? Слава Богу, что в пасхальную ночь нечистый бессилен и не
может вредить. Но вас может одолеть чувство печали, а это подобно, упаси Господи, хамецу.
Но Михл вежливо отклонил все приглашения, так как не хотел быть кому-либо в
тягость. Хотя он всего-навсего синагогальный служка, Михл происходит из тех евреев, что вышли из
Египта, а не из того сброда, который присоединился к ним.
Улицы опустели, иссяк поток прохожих, во всех домах зажглись праздничные огни.
И луна светила вовсю, дул весенний ветерок. Михл уже перестал думать о себе, он радовался бытию и
бренчал ключами синагоги, как колокольчиком. Но, услышав звон ключей, он снова погрустнел. Перед ним
предстали все тяготы его жизни. Он всего-навсего служка, и все заботы и хлопоты, связанные с
синагогой, ложатся на его плечи. А когда поздно вечером Михл возвращается к себе домой, он обречен на
одиночество, на жизнь бобыля, без преданной жены и без горячей пищи. Он ставит на огонь горшок, но
пока похлебка закипит и сварится - засыпает на стуле, довольствуясь коврижкой, начиненной лучком, да
ломтем хлеба с редькой или яблоком, которое принесла в синагогу сердобольная женщина, чтобы он
помолился за упокой души ее родных. Но то, что каждый вправе делать в будни, недопустимо в такой
светлый праздник, когда Всевышний наказал всем нам радоваться и веселиться.
Так неторопливо шагая и раздумывая, Михл услышал, что в одном из домов
открылось окно. Он поднял голову и узнал дом вдовы Сарры-Леи. Она, сама и выглядывала из окна. Михл
поклонился и поздравил ее с праздником. Сарра-Лея приветливо ответила на поздравление и спросила:
- Откуда и куда, реб Михл?
Из синагоги к себе домой, чтобы приготовить вечернюю трапезу. Сарра-Лея
покачала головой и горестно вздохнула. Он понял, что она собирается что-то сказать, и остановился.
Увидев, что он стоит и ждет, она промолвила:
- Я открыла окно, чтобы узнать, не пора ли идти к соседке. Можете мне
поверить, что я вовремя приготовила все, что нужно к пасхальному седеру, и можно провести его по всем
правилам. И все же я должна идти к посторонним людям, доставлять им хлопоты. Мало того, что я
беспокою своих соседей каждую субботу и каждый праздник, что я надоедаю им каждый раз, когда надо
делать кидуш или hавдалу, - даже в пасхальные дни я вынуждена докучать им.
- Вы считаете, что утруждаете и докучаете, а они считают, что это мицва.
- Они считают, что это мицва, реб Михл? - переспросила Сарра-Лея, Вы
уверены, что подобные богоугодные дела приятны тем, кто их делает? Человек целый день работает, не
видит жены и детей. Но вот настала Пасха, время отдохновения и покоя, он хочет спокойно сидеть за
столом со своими домочадцами. И тут вдруг появляется какая-то чужая вдова, и она вертится среди его
родных... Не дай мне Господи согрешить, но мне кажется, что по мере того, как проходят годы, слабеют
силы людей. Раньше каждый хозяин дома приводил из синагоги на седер пять гостей, и для всех было
место, а сейчас не хватает даже для одной вдовы, такой, как я. Вспоминаю пасхальные вечера в доме
блаженной памяти моего отца. А разве мой покойный муж садился когда-либо за праздничный стол без
гостя? А я вынуждена уходить из дому. Да разве здесь, у меня, чего-нибудь недостает? Если говорить о
вине, то найдется и для дополнительных бокалов. Если говорить об опресноках, то есть даже маца-шмура.
Если говорить о мясе, но моя индюшка заплыла жиром. Соседи, бывало, говорили мне: "Сарра-Лея, не
привязывай ее к ножке твоей кровати, а то она утащит тебя во сне на ту сторону реки Самбатион. Это
не индюшка, а породистый бык!" Когда женщина живет при муже, ничто ей не в тягость, но если муж умер
- все ей ни к чему. Хотела и я пригласить к себе гостя, но что скажут соседи? "Эта старая чертовка
гоняется за удовольствиями..."
Вздохнул Михл и произнес талмудическое изречение:
- Лучше сидеть вдвоем, чем вдовствовать.
И хотя это было сказано на арамейском языке, которого Сарра-Лея не знала,
она утвердительно качнула головой, как бы говоря: "Вы совершенно правы, так оно и есть". Михл ведь
человек добропорядочный, он не скажет ничего дурного. Сарра-Лея снова заговорила:
- Все есть в доме, но если нет хозяина - значит, ничего нет. Иногда я
сама себя спрашиваю: "Сарра-Лея, что ты тут делаешь? Для кого ты живешь? Сыновей я растила и лелеяла,
а они меня оставили одинокой. Я - как стол, покинутый всеми после трапезы… Хотела отправиться в
Эрец-Исраэль, чтобы жить на Святой Земле и не быть столь одинокой, но тут опять всплывает тот же
вопрос: как это безмужняя женщина отправляется в места, где ее никто не знает? Все евреи - братья, но
я все же не решилась отправиться в такой путь одна.
Михла охватила жалость к ней. Взявшись за правую пейсу, он хотел произнести
слова утешения, но они почему-то застряли в горле, и он пробормотал:
- Вы говорите - "женщина", а я говорю "мужчина". Разве моя участь
слаще вашей? Вы, слава Богу, разодеты, как невеста, вкушаете деликатесы, а я брожу, как угрюмый и
неприкаянный вдовец. Но не жалуюсь, ибо знаю, что евреи существуют лишь по милости Всесвятого,
благословен Он. Живому человеку грешно жаловаться. Этак можно, упаси Господи, превратить праздник в
будни.
Желая ее утешить, он почувствовал, что все больше жалеет самого себя Михл
сказал:
- Чему можно уподобить одинокого мужчину? Можжевельнику в степи, среди
солончаков... Благословен Ты, Господи, что не создал меня женщиной. Слава Богу, я могу сделать кидуш
над вином и справигь пасхальный седер по всем правилам. Но прийти в пустую квартиру, греть себе
похлебку, ложиться на старую скрипучую кровать, сидеть на рваной подушке и чувствовать себя королем
- дело немыслимое. Недаром сказано в Ялкуте: "Все муки тяжелы, но муки бедности горше всех". Все
страдания мучительны, но когда они кончаются, человек снова воскресает. А страдания, вызванные
бедностью, безнадежно притупляют зрение. Все это я говорю к тому, что вы жалуетесь на женскую долю.
Ну, а если еще вспомнить, что Всесвятой, благословен Он, наградил меня, не про вас будь сказано,
припадками кашля, который затрудняет дыхание и укорачивает жизнь? И после каждого приступа начинается
харкота...
- Реб Михл, - сказала Сарра-Лея, - не стойте на холоду. Зима уже прошла,
но холода еще не кончились. Заходите в дом и погрейтесь.
Михл пригнулся, втянул шею в воротник и вошел в дом. Он увидел просторную
горницу с праздничным столом, на котором сверкала серебряная посуда, стояла бутыль с вином и
переливались огнями многочисленные свечи в красивых подсвечниках. Вокруг стола на сидениях лежали
нарядные подушечки. И Михл начал, как подобает в таких случаях, с восхваления хозяйки:
- Как привлекательно то место, к которому приложила свои руки женщина!
Сарра-Лея проворно подошла к нему, желая показать гостю все богатства
пасхального стола. Тут лежали в образцовом порядке и опресноки, и карпас-сельдерей, петрушка и лук -
горькая зелень в память о горькой жизни евреев в Египте, и харосет, тертый хрен, и яйца, и зероа -
пропеченный кусочек мяса с косточкой в память о пасхальном агнце, а также традиционные пасхальные
блюда - мясо, рыба, залитый жиром паштет, борщ, красный, как вино. И сказала Сарра-Лея Михлу:
- Кому все это нужно? Ведь я сейчас уже ухожу в чужой дом. Но как
трудно забыть, что когда-то я тоже была самостоятельной хозяйкой! И вот я приготовила этот пасхальный
стол, будто мой муж жив и мы вместе справляем седер, как все люди.
Сердце Михла воспламенилось. Он хотел сказать ей что-нибудь приятное, но
закашлялся. Сарра-Лея пристально взглянула на него и сказала:
- Не ешьте горькой зелени и острых блюд, чтобы потом не отхаркиваться.
Знаете, что вам сейчас необходимо? Стакан сладкого горячего чаю. Обождите минутку, я подогрею чайник...
Сказав это, она осеклась, прикрыла ладошкой рот и добавила - Совсем, что-то,
рехнулась я, ведь прежде полагаемся сделать кидуш... Может, вы присядете? Вот сюда, пожалуйста.
И так как ее слова вторили ее мыслям, она повторила:
- Может, вы присядете? Вот сюда, пожалуйста.
Созерцая этот богатый праздничный стол, Михл был не в силах шевельнуться,
будто прирос к тому месту, где стоял. Он пробормотал что-то и проглотил ответ вместе со слюной. А
Сарра-Лея тем временем проворно что-то переставила на столе, как при муже, когда тот был жив.
Михл переложил ключи в другой карман и все рассматривал белые подушечки,
приготовленные Саррой-Леей для сотрапезников праздничною застолья. И вот он уже воссел, как на троне,
и подумал: как было бы хорошо, если бы Сарра-Лея повторила то, что недавно сказала... Но, увидев его
восседающим среди подушечек, она наполнила его бокал вином.
Михл одним глазом следил за ее движениями, а другим рассматривал всю
обстановку этой горницы и думал; как хорошо там, где хлопочут заботливые женские руки.
Так размышляя и разглядывая, он автоматически поднял свой бокал и стал
произносить благословение над вином.
Сарра-Лея слегка застонала от удовольствия, ее лицо засветилось, и казалось,
что она даже пополнела от радости. Вдова подумала: "Как приятен голос еврея, когда он произносит
святые слова!"
После кидуша она поднесла ему ведерко с водой. Он помыл руки, взял листок
зелени и окунул его в блюдце с соленой водой. Затем, сломав пополам опреснок, одну половину завернул
в салфетку и спрятал под подушечку - это был "афикоман", которым завершают пасхальное пиршество.
Приподняв тарелку с опресноками, он торжественно провозгласил на арамейском:
- Вот скудный хлеб, который ели отцы наши в земле египетской...
А Сарра-Лея дивилась себе самой и думала о том, что совсем недавно собиралась
уходить из дома, но вот сейчас проводит седер в своей гостиной.
Глядя на уверенные движения рук Михла, она мысленно говорила: "Как проворны
эти руки в делах богоугодных!"
Сарра-Лея снова наполнила бокалы и сняла салфетку, прикрывавшую опресноки.
Полагалось сейчас задать четыре традиционных вопроса, и Михл обратил к ней взгляд ожидания.
Залившись краской стыда, как девочка, она опустила глаза в молитвенник и
прочла вслух все четыре вопроса, закончив, как положено, словами : " А в эту ночь - возлегая".
Михл поставил тарелку с мацой на свое место и радостным голосом провозгласил:
"Рабами были мы у фараона в Египте..."
И так прочел он всю Агаду, все пасхальные сказания, что читают перед
трапезой, временами переводя с иврита на идиш, комментируя и поясняя некоторые места и обильно
оснащая свою речь нравоучительными историями и рассказами о чудесах Божьих. И вдруг Михл почувствовал,
как отделяются от него все беды и горести, и голова погружается в мягкую подушку, и струйки пота
смачивают его пейсы. Подушка сминается под тяжестью его головы, и он ощущает Божью благодать,
осеняющую его и весь мир.
"Завершился праздничный ритуал, как подобает". Весь город погружен в дремоту,
а луна распростерла своеобразный световой балдахин над домом Сарры-Леи. Михл читает выразительно,
нараспев: "Всесильный, устрой дом Свой святой", а Сарра-Лея вторит ему: "Не откладывай, не ожидай,
скорей, в наши дни!" И из других домов доносятся голоса: "Восстанови, возобнови, Боже, дом Свой,
Храм Свой!"
Людям свойственно фантазировать, и им кажется, что здесь не галут, а полоска
Святой Земли, Эрец-Исраэль; и сидя друг подле друга, они с упоением поют "Песнь песней".
Ночь прошла, проснулись и запели утренние птицы, а в доме Сарры-Леи мужской
голос все еще распевает строки из "Песни песней".
Конец истории Михла: Бог вразумил его жениться на Сарре-Лее. И Бог вразумил
ее, и она сейчас живет в Иерусалиме. Но об этом мы расскажем в другой раз.
|
|
The CJEU reserves the right to edit or remove messages
Copyright © 1999-2001 The Center of Jewish Education in Ukraine |
|
|
|
