УРОКИ ЧЕРНОБЫЛЯ

Вот уже 19 лет отделяют нас от Чернобыльской катастрофы, принесшей Украине много бед. Но их было бы больше, если бы на борьбу с последствиями трагедии не встали тысячи людей. Среди них и знакомый нашему читателю Владимир Пинчук - строитель, бывший заместитель министра по делам защиты населения от последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Сегодня Владимир Пинчук вспоминает о тех тяжелых и героических днях.

- Сразу после аварии руководство страны считало, что справиться с ситуацией, как и при более ранних авариях на атомных объектах, возможно лишь силами военных строителей. Но вскоре стало ясно - им нужна квалифицированная помощь. Тогда обратились к нам, гражданским строителям. 12 мая мы получили первое задание - построить за трое суток вокруг Чернобыля три пункта ускоренной санитарной обработки (ПУСО) людей и техники, выводимой из радиационной зоны. Нашей группе сельских строителей пришлось экстренно строить ПУСО Старые Соколы - на границе 30-километровой зоны. Я занимался разработкой и конкретной реализацией организационных мероприятий.

- Скажите,   а  Вам не приходило в голову, что это опасно, не хотелось отказаться? Ведь не армия же - могли сказать: «Нет, не пойду!»

- Мог, но такая мысль даже не возникала. Почему? Прежде всего потому, что ситуация в Киеве очень напоминала ту, что была в первые недели после начала Великой Отечественной войны (паника, эвакуация, сплетни, отсутствие достоверной информации),  а  мы сами еще не осознали степень опасности.  А  еще - у меня в характере есть и известная доля авантюризма (в понимании желания познать новое).

Но вернемся к Чернобылю. Задача перед нами стояла такая: в течение трех суток построить пункт ускоренной санитарной обработки людей и грузов. Причем, никто толком не знал, каким он должен быть - не было никаких серьезных наработок.

Меня в те дни поразил не масштаб катастрофы, не героизм людей,  а  то, что страна оказалась совершенно не готовой к происшедшему. Я представлял себе, случись такая авария не в мирное время,  а  в военное - это был бы сущий кошмар. Оказалось, что не было наработано никаких практических схем строительного реагирования, как будто кроме многолетних разговоров о готовности страны к атомному военному конфликту всерьез никто и не думал о возможности чрезвычайной ситуации. Единственное, что сделали быстро - это расставили милицейские кордоны на дорогах. Ведь даже решение о строительстве ПУСО приняли только на 16-й день.  А  до этого радиационную «грязь» развозили по всем дорогам, и много ее попало на киевские улицы.

За трое суток построить объект нам не удалось. Мы уложились в пять суток - но и это была фантастика, ведь за этот ничтожно короткий срок был освоен миллион рублей (более миллиона долларов) на маленьком пятачке!

Строители поймут, что это значит. Какая это была работа, описать трудно,  а  повторить, пожалуй, и невозможно. День и ночь в радиационной пыли, с постоянно включенными фарами работали бульдозеры и краны,  а  между ними в облаках пыли (конечно, радиационной) сновали люди, которые с трудом различали друг друга. На площадке одновременно находилось огромное количество техники, рабочих, инженеров: харьковские и киевские метростроители, строители Хмельницкой АЭС, сельские строители, энергетики, связисты, дорожники. Всю эту работу надо было организовать, направить в нужное русло - здесь и пригодился накопленный опыт скоростного строительства.

-  А  как вы защищались от радиации?

- По большому счету, никак. На третий день до нас дошли сведения, что хорошо бы принимать йод. Обратились к врачу - пожилой женщине, только появившейся в нашей группе,  а  она в ответ: «Зачем вам йод? Уже поздно, не поможет». Помню, в первый день привезли нам обед. Вокруг голо, куда присесть? Конечно, на травку.  А  руководитель нашей группы - ныне покойный Валентин Лемеш - посмотрел на нас с изумлением. И садиться не стал. Тогда я впервые понял, что мы попали в другую жизнь. Радиация там была приличная - 1,8 рентгена. И в этой обстановке мы сумели сделать то, чего ждала от нас страна - говорю без пафоса, так оно и было.

Мы вернулись домой, но уже было очевидно, что без нас родина-мать обойтись не сможет. И 24 мая началась подготовка к масштабнейшему в истории человечества строительству населенных пунктов для эвакуированных из зоны людей. Я не преувеличиваю - ведь в других странах при ядерных авариях все решали просто - выдавали потерпевшим большую компенсацию, и каждый решал свою судьбу по-своему.

Я испросил для себя три дня, чтобы навестить сына - он тогда служил в армии в Беларуси, куда, как все уже знали, понесло ветром радиационное облако. Повидались, вроде бы все нормально - и назад. Ехал и высчитывал: чтобы построить один сельский дом, надо подвезти девять железнодорожных вагонов различных грузов. Как принять огромное количество строительных грузов на маленьких дачных станциях. Сам себе не поверил, но жизнь подтвердила расчеты. Впоследствии доставка и прием грузов действительно оказались нашей головной болью. Ведь мы должны были за три месяца построить, страшно сказать, 1300 домов!

У меня был опыт строительства сельского жилья - к сожалению, малоприятный. Я знал, что построить 20 сельских домов труднее, чем 10 городских пятиэтажек - в силу удаленности от заводов-поставщиков, из-за наших дорог. Даже когда речь шла об экспериментальном строительстве, контроль над которым брали на себя министры и большие начальники, мы не могли всем Минсельстроем построить больше 100 усадеб за год.  А  тут - 1300, да еще в три месяца. Фантастика, сказка.

И представьте себе - сказка стала былью. Мы построили за 78 дней все предписанные усадьбы плюс еще 35 дополнительных домов, задание на которые мы получили только через два месяца. Но кроме этого, еще и фельдшерские пункты, столовые, бани, сельсоветы, магазины, почты, до которых начальство «доходило» поэтапно.

- Как далеко от Чернобыля переселили людей?

- Будем откровенны - недостаточно далеко, чтобы совершенно обезопасить от радиации. В первый год после аварии больше всего жилья построили в Макаровском и Бородянском районах, то есть в пределах 70 километров от станции. Конечно, надо было увозить людей дальше, но решение принималось на высшем уровне и, я думаю, логика была такая: не лишать область человеческого потенциала, не уменьшать численность населения. Строили в тех местах, где была нужна рабочая сила, где можно было создать рабочие места.

- Вас не возмущало такое отношение к людям? Да и самим строителям пришлось работать в опасной зоне.

- Я же говорил, что мы тогда до конца не понимали серьезность ситуации. Нам говорили, что действие малых доз радиации не изучено и вряд ли опасно для здоровья человека. И потом, вокруг ходили сотни бесприютных людей, ожидавших от нас жилья. Надо было не разговаривать,  а  строить. Причем, так быстро, как еще никогда у нас не строили.

- Как же было организовано это беспрецедентное строительство?

- В целом - великолепно. Такое строительство можно было организовать только в условиях жесткой управленческой дисциплины. В дело страна бросила все силы. Для всех стройорганизаций были отменены годовые планы - во имя решения одной, главной задачи. Кстати, когда работа была закончена, «сверху» сказали, что годовые планы все-таки нужно выполнять.

Принципиальная схема организации была такой: каждое село, которое планировалось построить, отдавалось одной из областей Украины. Область высылала на место своих представителей, распределяла задания между районами, строительными организациями, заводами, колхозами. Задействовали всех, кто имел отношение к строительству. Руководство области направляло и заменяло своих строителей, общепит, связистов, бригады пожарных, милицию, врачей - полностью обеспечивало инфраструктуру. Задача моего подразделения заключалась в том, чтобы наладить взаимодействие всех этих организаций и служб с местными органами, проектными институтами, иногда и между собой,  а  также жестко контролировать качество работ и их график. Для уяснения масштаба работы скажу, что в последний месяц на стройках района,  а  наш штаб обеспечивал строительство 5 сел в Бородянском районе, работало до 16 тысяч человек. Одних только поваров работало до 1000!

Мы были представителями республиканского штаба и полномочиями наделены были большими. Равно как и спрашивали с нас по большому счету. И общаться доводилось с большими людьми. За рабочим столом моего кабинета сидели первые секретари горкомов, обкомов. Довелось общаться со Щербицким, Ляшко, Рыжковым, Чебриковым.

- Какое впечатление на Вас произвел Щербицкий?

- Кроме общего благоприятного впечатления он оставил нам и очень дельный совет неравнодушного человека. «Ребята, - сказал он нам, - надо не просто построить жилье, чтобы людям было где спать. Мы тратим огромные деньги, так давайте построим еще и красиво, чтоб потом не стыдно было». И мы начали ломать психологию «быстростроя». Мы пытались теоретически разобраться, почему, когда люди сами строят, село получается живописным, своеобразным,  а  когда за дело берется государство - какой-то лагерь получается? Мы задавали себе этот вопрос и нашли на него ответ. Могу вам сказать, что, приезжая сегодня в свои села, поселки, мне не стыдно.

- Все-таки как удалось строить с невиданной доселе скоростью?

- Уверен, что наш опыт уникален - никто, нигде и никогда в мире не вел столь масштабное строительство, да еще в условиях повышенной радиации. Спрашиваете как? На пределе сил, на невиданном энтузиазме. Не было дня и ночи, работали круглосуточно. Можно сказать, что это был ад,  а  можно - героика, самоотверженность тысяч людей.

- Но армия состояла из отдельных бойцов. Вы с женой как часто в те месяцы виделись?

- До Киева расстояние всего ничего, однако вырываться удавалось редко. Но так работали все, была потрясающая атмосфера, такой потом нигде и никогда я не наблюдал, был душевный подъем огромного коллектива.  А  тот, кто не соответствовал, не вписывался, немедленно исчезал из нашей команды.

Если в 1986 году я давал проектировщику задание в 7 часов вечера и говорил: «Завтра в 10 утра доложишь об исполнении» и не могло быть и речи о срыве срока, то уже в 1987-м на выполнение аналогичного задания в переселенческих селах требовалась неделя,  а  сегодня - наверно, месяц. Понимаете разницу?

- Как вы береглись от радиации? Не могли ведь совсем не понимать, что происходит.

- Во-первых, нас обманывали. Я уверен, что дозиметры, которыми мы пользовались, были градуированы сознательно неверно, показывая заниженные уровни. Узнал об этом случайно, когда увидел показания дозиметров, не прошедших предварительной обработки в Киеве. Привезли их ребята с Черноморского флота. Вот они точно знали, чего следует бояться, поэтому весь севастопольский отряд работал в халатах, бахилах, рукавицах.  А  остальные - голые по пояс.

Но многое мы делали совершенно правильно. Людей размещали в «условно чистой» зоне, 4-5 раз в день привозили на стройки чистую пищу, посуду, питьевую воду, строили крытые столовые. Но, конечно же, нам не удалось сделать все, чтобы уберечь людей. И не по нашей вине.

- Вы сами не чувствовали ухудшения здоровья - ведь глотали ту же пыль, что и все остальные?

- Тогда ничего особенного не ощущал. Позже появились проблемы: радиационный дерматит, еще кое-что. Но пока, как видите, в порядке. Хотя, что скрывать, многих из тех, кто работал рядом, уже нет в живых.

- Знаете ли Вы, хотя бы примерно, сколько рентген получили?

- Моя доза около 20 бэр с большой вероятностью точности определена по маршрутному листу передвижений в районе зоны.  А  был я и в самом Чернобыле, и рядом часто и подолгу.

- Бородянской эпопеей ваши чернобыльские приключения не закончились?

- Как только справились с заданием -  а  мы уложились даже не в три месяца,  а  в 78 дней, причем, рекордно короткий срок строительства одной усадьбы был 8 суток! - поступило новое. И в 1987 году я построил еще пять сел в Мироновском районе. Те же невозможные задания, тот же энтузиазм, азарт, но сроки уже другие.

Когда я вернулся в свою организацию, в Киев, то очутился как будто на другой планете. Люди жили непонятными, мелочными заботами, думали о какой-то ерунде.  А  мы, прошедшие Чернобыль, ощущали себя так, как, наверное, фронтовики, пришедшие с войны в 45-м: другой масштаб, иной кругозор. Странное было чувство.

В столице, однако, пробыл недолго. Через несколько дней Лемеш снова вызвал в министерство и поставил новую задачу - строить город Славутич. Так начался следующий этап жизни. Тоже интересный, памятный. Мы построили за два года около 100 жилых домов, телефонный узел, пожарное депо, огромную плодоовощную базу со сложным холодильным оборудованием. Я занимался решением как инженерных, так и организационных проблем, приобрел новый бесценный опыт общения с крупными строителями союзного масштаба с известными физиками - ядерщиками.

Вернулся и получил назначение начальником республиканского штаба всех сельских строительных отрядов, то есть стал отвечать за всю Украину. Через год штаб получил статус специального управления «Чернобыльстрой» Через некоторое время в Украине был организован Госкомитет по делам Чернобыльской катастрофы, который возглавил ныне покойный Георгий Александрович Готовчиц. Это был известный государственный деятель, за плечами которого был опыт советской и партийной работы, три года работы в Афганистане. Я раньше не раз встречался с ним на совещаниях, знал его как очень дельного и энергичного человека. Вскоре Госкомитет преобразовали в Минчернобыль, но в аппарате министерства никто в строительстве ничего не понимал. И я набрался смелости прийти с предложением взять меня на работу, так как у меня был огромный опыт Бородянки, Мироновки, Славутича. Он с радостью согласился. Так я стал его заместителем, проработав в этой должности четыре года, пока не было создано Министерство по чрезвычайным ситуациям.

- Таким образом, чернобыльская эпопея получила продолжение.

- Первым делом я организовал международную научно-практическую конференцию, на которой впервые открыто обсуждались вопросы, которые раньше были засекречены. Идея была такая: привлечь к решению чернобыльской проблемы ученых, изобретателей и миром, самыми светлыми умами искать выход. Я считал, что мы не имеем права что-то скрывать, принимая решения - слишком серьезными могут быть последствия.

Был объявлен международный конкурс проектов, в котором приняли участие и мы с моим товарищем. Проекты оценивало международное жюри. Призовое место мы не заняли, но это не так важно. Мы привлекли к проблеме внимание ученых всего мира - вот что было главным.