ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТИМУРА САПИРА

ТАТЬЯНА КАМОЗА

Прозвучавшее предупреждение «Вы — первый русский журналист, которого он пригласил к себе домой!» интриговало. «Домой» — это в знаменитый Трамп Тауэр, перед золоченым парадным которого американские туристы фотографируются так же, как европейцы на фоне собора Святого Патрика,   а  технотронутые японцы — Эмпайр стейт билдинга.

Постояльцев окружает черный мрамор,  а  охраняют лишь ливрейный швейцар, администратор и лифтер в галунах и позументах. По виду и не догадаешься о целом этаже охранников и компьютерной системе слежения.  А  так называешь фамилию — и пожалуйте на 58-й этаж, к двери со смешным, по-московски круглым глазком.

Рассказы об этом человеке цветисты, как павлиний хвост, и парадоксальны, как теорема Ферма. Помогает чуть ли не всем к нему обратившимся, без разбору финансирует то ли синагоги, то ли академии, содержит невероятное количество родни-земляков-соплеменников и слишком доверчив, чтобы сотни людей не пытались воспользоваться этим чуть ли не каждый день. Но при расчете с таксистом чаевые будут выверяться до цента, и если можно дать два доллара, то тремя они никогда не станут. Мой герой немногословен и высказывается лишь по существу. Однако он делает это сразу на четырех языках, не особо беспокоясь, впрочем, о правильности произношения.

По слухам, его мексиканский дом в семнадцать этажей, его самолет, купленный у покойного президента Сирии Хафиза Асада, его яхта, вторая по величине после судна королевы Елизаветы, отделаны домом Версаче, и только им.

Впрочем, время слухов подошло к концу.

СО СТАЛИНЫМ В БАШКЕ И С ОВИРОМ В РУКЕ...

Жила-была семья Сепиашвили. Мама и папа, майор Вооруженных сил СССР.

И были у них трехкомнатная квартирка на улице Иверия в городе Тбилиси, дочка и сын Тимур. Мальчик вырос, учился в университете, но «с четвертого курса журналистики ушел, потому что мы уехали. С первого дня был моим однокурсником Сталин Василий Васильевич. Внук. Мы сразу подружились. Я никогда не забуду, как пригласил его к нам в дом, мама угостила нас обедом, и вошел мой отец. Я сказал: «Пап, познакомься, это внук Сталина».  А  он встал на колени, поцеловал ему руку и начал плакать».

Судьбоносная встреча с внуком Самого и великие идеалы отца тем не менее не сделали из юного Тимура витающего в облаках идеалиста. И когда семья осталась без кормильца, юноша нашел, как прокормить близких: «...Один из моих приятелей, работавший в ОВИРе, предложил научить меня заполнять анкеты евреям, уезжающим в Израиль, — кто даст 10 рублей, кто — 25. Выходя из ОВИРа, я увидел толпу людей стоявших в очереди. И уже через неделю все эти люди околачивались около моего дома. Так я начал зарабатывать.  А  мама была как бы секретарем: она знала, кто и когда должен прийти и т.д. Я очень хорошо зарабатывал тогда. Все в ОВИРе знали, что это анкеты от Тимура, и брали без проблем».

«И ТОГДА МАМА СКАЗАЛА: «ПОЕХАЛИ!»

Однажды всякий Сепиашвили понимает, что он — Шапиро: «В один прекрасный день мама говорит: «Тимурчик, ты столько анкет заполняешь, что я боюсь, все уедут — одни мы останемся». Я ответил, что нам ведь и тут неплохо. Тогда она спросила,  а  не пора ли мне жениться. Мне было 24 года, и я женился. Но мама снова начала настаивать на своем». Выбор, предложенный мамой, — или женись, или поехали, — не обескуражил возмужавшего Тимура: он сделал и то, и другое. Семья Сепиашвили оказалась в Земле Обетованной в 1973 году. И сразу попала на войну Судного дня.

Они решили уехать из Израиля...

Он попал не в Нью-Йорк,  а  в маленький городок, затерянный в штате Кентукки, где в местной еврейской общине даже не было школы для эмигрантов: «Я был согласен на любую работу. И мне дали развозить престарелых женщин, которых я собирал по домам, привозил в центр, где они занимались пением, вязанием — как в детский сад, —  а  в 4 часа увозил их обратно домой. Эти старушки учили меня английскому языку. Очень было смешно: они спрашивали меня, откуда я,  а  я отвечал, что мне 25 лет.  А  они хором кричали: нет-нет, мы спрашиваем не это! Я отвозил их с 8 до 9 утра и до 4-х был свободен.  А  рядом жил очень богатый сосед, у него было несколько магазинов. Он торговал инструментами и предложил мне работать у него в магазине в перерыве и после работы, с 5 и до ночи». Тимур Сепиашвили был шофером, уборщиком, грузчиком и просто на подхвате. Таскал цемент, гвозди, молотки. Учил язык, копил деньги, приноравливался и ждал. Через 10 месяцев он посадил семью в машину, прицепил трейлер и поехал «на Нью-Йорк».

ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

В Нью-Йорке он устроился таксистом: «Я работал с утра до ночи, задавшись целью выкупить себе такси. Я спал в аэропорту и ждал первого самолета. Меня будили первые пассажиры — эй, вставай! — и я ехал. И через 6 месяцев такси было моим. Я уже зарабатывал 300–400 долларов в день. У меня было время взять семью, пойти в парк, в кино, в ресторан». Он уже все имел для спокойной, обеспеченной жизни. К старости купил бы себе домик где-нибудь на Брайтоне, читал бы на веранде «Новое русское слово» и смотрел на играющих внуков. Но он рискнул — всем, что у него было.

Своего первого коммерческого партнера он нашел по объявлению в газете. Рекламировался недорогой эмигрантский магазин электроники Сэма Кислина.

— Я прихожу, покупаю у него стерео и телевизор. Дня через два он привозит мне это все, пытается подсоединить, я ему помогаю.

И говорю жене: накрой нам стол, по рюмочке, чтобы лучше эээ... работало... как это...  А-а , «обмыть». Вот! Обмыть это дело. Он выпивает рюмочку. И говорит: «Почему тебе не пойти в партнеры со мной? Тебе надо всего 10 тысяч».

Я же не таксистом родился, я же был интеллигентный мальчишка, понимаешь? И мы начали работать вместе. В основном на русскую клиентуру: эмигрантов, советских дипломатов плюс приезжих в командировку. Через два месяца мы открываем магазин на Бродвее. Бизнес шел просто потрясающе. Этот магазинчик знала вся эмиграция. И, без преувеличения, весь «выездной Советский Союз», то есть та часть наших сограждан, которой сваливалось на голову это элитное счастье — побывать в Америке! И сэкономленные на чем только можно скудные командировочные текли рекой в магазинчик на Бродвее. Там говорили по-русски, там не смотрели как на дикарей и могли посоветовать, там могли уступить, если денег не хватало. Поток покупателей доходил до 100–150 человек в день.  А  это 2–3 тысячи долларов ежедневного дохода — по тем временам бешеные деньги. Но главной удачей стало даже не количество,  а  качество посетителей. Кто тогда выезжал за рубеж? Дипломаты и министры, директора заводов и партработники, знаменитые спортсмены и артисты, журналисты и ученые. В магазин к Сэму Кислину и Тимуру Сапиру приходили исключительно и только «большие люди» — в их лавочку лично являлись за покупками Андрей Громыко, Примаков или академик Арбатов.

—  А  как-то приезжал Эдуард Шеварднадзе, и вдруг один из его телохранителей оказался моим другом детства. И я его попросил: Мурад, ты можешь мне помочь съездить в Грузию, на могиле отца побыть?  А  была такая организация — Американо-советский торгово-экономический совет. Я в нее и не мечтал попасть. И вдруг меня туда зовут и говорят: «Ты как хочешь — туристом поехать в Союз или через нас?»  А  в этой организации было около 180 крупнейших компаний типа «Оксидентал Петролеум Хаммер», «Пепси-Колы», делавших бизнес с Россией. Через месяц я вместе с вице-президентом Бушем-старшим и со всеми этими компаниями лечу в Москву.

РУССКАЯ САПИРИАДА

По прилете в Москву Сапир становится чуть ли не знаменитостью: «Куда бы я ни шел, все русские направляются в мою сторону, оставляя всякие переговоры. Все приходят к Тимуру и спрашивают, сколько стоит такой-то телевизор или видео. Американцы — тоже ко мне, удивляются, спрашивают, кто я. Все думают, что я крупнейший бизнесмен!».

Те, кто так заинтересованно обступал торговца телевизорами, поворачивали реки огромной страны и переставляли ее горы, распоряжались миллиардами денег и командовали миллионами людей. Среди новых друзей Сапира оказался и министр нефтехимической промышленности СССР.

Принимая министра у себя в гостях, Сапир позвонил другу Кислину.

— «Слушай, — сказал я ему, —  а  что у него (министра) можно попросить, чтобы сделать интересный бизнес?» Он мне говорит: «Дурак ты, проси карбамид». Я спрашиваю: « А  что это такое и сколько надо просить?» — «Попроси тыщ пятьдесят». Я Лимаеву говорю про пятьдесят тысяч тонн,  а  он отвечает: «Нет проблем. Заходи послезавтра ко мне в министерство, и тебе дадут карбамид на экспорт».

И Сапир получил первый эшелон сырья, приносившего в те годы баснословные прибыли при экспорте — просто на разнице внутренних и мировых цен.

ТРЕТИЙ ШАГ К ЗОЛОТОМУ МИЛЛИАРДУ

Первые заработанные тысячи он вложил в такси. Такси превратил в десятки тысяч и магазинчик на Бродвее — и снова удача. Первые миллионы, привезенные из России, — в недвижимость на Манхэттене. Это и стало последним шагом к миллиарду.

Ему еще раз чертовски повезло. В 1995– 96-м небоскребы Манхэттена буквально падали в цене. Башня, стоившая полмиллиарда, могла за день «обвалиться» до 17 млн. дол.

И Сапир подобрал то, что упало ему буквально с небес. К концу 97-го, настал тот «один прекрасный день», когда цены не просто вернулись, но выросли баснословно. Никто не мог бы этого просчитать. Но случилось то, что случилось: Тимур Сапир стал миллиардером.

Теперь он собирает чуть ли не крупнейшую в мире коллекцию старинной европейской слоновой кости, барочных ваз и маньеристских лаковых комодов. Все это густо стоит одно на другом — вкруг позолоты бабочками мельтешат бирки сотбисовских аукционов. Он хранит эти бирки с номерами выигранных лотов и думает сделать музей: «Моим именем, конечно, — для города, но моим именем».

— Вы и вправду половину Нью-Йорка скупили?

— Да. И я жалею, что у меня больше денег не было. На рынке еще 6 домов было, в которые надо было тогда вложить около 15 миллионов,  а  они сейчас стоят 600–700 миллионов минимум. Сегодня то, что я купил тогда, оценивают где-то в 1,6 миллиарда.

— Вы чувствуете себя магнатом?

— Скорее всего, да. Сегодня у меня доход где-то 60 миллионов. Примерно через 10 лет этот доход должен быть 100 миллионов: все рассчитано. Из 60, которые сегодня ко мне приходят, я, наверное, расходую 50.

—  А  вы действительно самый богатый из эмигрантов этой страны?

— Вроде бы да. Но самый большой налогоплательщик среди эмигрантов всех национальностей — это факт.

—  А  вы никогда не пугались за это время? Что вот так спокойно, без мандража — в магнаты?

— Ничего не боялся и не боюсь. У меня папа — майор Советской армии.