ПАУЛЬ ШПИГЕЛЬ КАК ЗЕРКАЛО «ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА»

АНТОН ТЕСЛЕНКО

«С ним этой стране повезло», — эти слова Йоханнеса Рау точнее всего выражают отношение Германии к Паулю Шпигелю. Председатель Центрального совета евреев пережил своего друга, федерального президента, всего на три месяца. «Главный еврей Германии» умер 30 апреля сего года. Те шесть лет, что он руководил Советом, были чрезвычайно значительны для развития, наверное, самой острой и больной для Германии темы — отношений немцев и евреев. Эти отношения за какие-то несколько лет претерпели фантастические метаморфозы. Какова в этом роль шестого председателя Центрального совета? И почему Рау считал, что стране повезло с Паулем Шпигелем?

Возникает впечатление, будто небо упало на землю, а рок отнял у всякого, кто чего-то стоит в германской политике, нечто бесконечно дорогое. Нечто бесконечно дорогое — это Пауль Шпигель, который умер от лейкемии в дюссельдорфской больнице. Все те, чьи имена, как блохи, ежедневно снуют по газетным передовицам, выражали соболезнование, впадали в замешательство и объявляли, что подавлены горем. Однако же почему-то от большинства речей, соболезнований, некрологов веяло арктическим холодом.

Дело не в том, что к Шпигелю относились плохо. Просто любой официоз, будь то поздравление с днем рождения, вручение ордена или прощание у гроба, всегда безличен и лишен всякого смысла. А смерть Шпигеля повлекла за собой всегерманскую битву секретарей-референтов, какой-то парад общих мест. Ангела Меркель восхищалась призывами покойного к «гражданскому мужеству, терпимости и взаимному уважению и его борьбой с расовой ненавистью и антисемитизмом». Президент Бундестага Ламмерт вторил ей слово в слово. Экс-канцлер Шредер назвал Шпигеля «великим демократом и убежденным борцом за человечность, взаимное уважение и терпимость». Президент Келер и рейнландский премьер Рютгерс в один голос говорили о «заслугах Шпигеля перед Германией».

Парадокс: национальная трагедия разыгралась из-за смерти человека, который был главным представителем едва ли не самого малочисленного национального меньшинства республики. Но меньшинства, которое сыграло и до сих пор играет в истории этой страны огромную роль. Прошлое этого меньшинства в Германии уже стало национальной трагедией. Времена «окончательного решения еврейского вопроса», к счастью, давно миновали. Но так не бывает, что «евреи есть, а еврейского вопроса нет». Одна из ипостасей этого «проклятого вопроса» — чувство вины, которое тоже подвержено метаморфозам. Вот почему вершители судеб воспринимают Пауля Шпигеля не как представителя нацменьшинства, а как серьезного, весомого политика. По должности своей он мог бы быть истопником в маленьком аду немецкой коллективной души. Он мог бы подогревать чувство вины или раскалять его добела. Но честь ему и хвала, что он не использовал свое служебное положение для того, чтобы поддать жару.

Как ярче представить, что такое немецкое «чувство вины»? Возьмите десяток крупных германских газет и прочтите все, что написано в связи со смертью Шпигеля. Понятно, что некрологи комплиментарны per definitionem: о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но характерно то, что ни один журналист не осмелился хоть как-то осмыслить путь Шпигеля шире, чем диктуют рамки событий, и увидеть в нем зеркало «еврейского вопроса», который давно уже стал традиционным «немецким вопросом». Эта тоскливая гладкость продиктована самым настоящим страхом — произнести на «еврейскую тему» что-нибудь «лишнее», что-нибудь, что заставит знаменитую «моральную кувалду» взметнуться и с хрустом опуститься на повинную голову.

Так произошло, например, с Мартином Вальзером, который и придумал это, в общем, довольно нелепое словосочетание. «Напоминание об Освенциме не должно стать рутинным обвинением... моральной кувалдой, которую можно применять по желанию или просто ежедневным принудительным упражнением». Сейчас эти слова никому не кажутся чудовищными. То, что Вальзер угадал в 1998 году, и то, что он сказал об «инструментализации Холокоста», «ритуализации» и «непрерывной демонстрации стыда», сейчас очевидно, принято на веру, одобрено. А тогда, всего восемь лет назад, писателя едва не зачислили в фашисты. Чувство вины в то время воспринимали и понимали как родимое пятно, с которым появляется на свет каждый немец. Причем — жутко мучаясь уродливостью этого пятна — так его воспринимали сами немцы.

Но в первую очередь на Вальзера обрушился человек по имени Игнац Бубис — тогдашний председатель Центрального совета евреев Германии. Он был глубоко разочарован, считал, что окончательное примирение между евреями и немцами едва ли возможно и даже завещал похоронить себя в Тель-Авиве, опасаясь, что в Германии его памятник осквернят. «Не хочу, чтобы мою могилу взорвали, как могилу Галинского», — говорил Бубис. Могилу его предшественника, Хайнца Галинского, похороненного во Франкфурте, взрывали дважды. Опасения Бубиса сбылись, и по злой иронии судьбы его памятник осквернил не антисемит, а полноценный семит — такой же, как он, немецкий еврей. Он обвинял успешного предпринимателя Бубиса в том, что главным его предприятием было немецкое чувство вины, которое всю жизнь приносило ему немалые дивиденды.

Очень важно, кто стоит во главе Центрального совета. Во-первых, потому, что тот, кто требует моральной чистоты от других, должен сам быть морально чист. Во-вторых, потому что здесь очень важен правильный тон. Такой тон нашел Пауль Шпигель. С этой должностью способен справиться только настоящий дипломат, выполняющий роль посредника между немцами и евреями. Бубиса в Германии не любили именно за резкий тон. У Шпигеля напоминание никогда не превращалось в обвинение. Он никогда не размахивал «моральной кувалдой» и даже не угрожал ею. Его выступления были спокойными и взвешенными, даже тогда, когда enfant terrible немецкой политики Юрген Меллеман позволил себе высказывания на самой границе с антисемитизмом.

Четыре основные вехи политической карьеры Шпигеля — это скандал с Меллеманом, нападение на дюссельдорфскую синагогу, история с фирмой «Дегусса», во время войны поставлявшей в концлагеря газ «Циклон   Б », но тем не менее получившей подряд на возведение памятника жертвам Холокоста в Берлине. Но самым важным было подписание договора между государством Германия и Центральным советом евреев. Фактически это был договор между Шпигелем и Шредером: государство обязалось ежегодно выплачивать еврейскому сообществу в Германии три миллиона евро — главным образом на интеграцию евреев из Восточной Европы. Это был тот самый «отчетливый сигнал, что нееврейское население... хочет, чтобы мы жили с ними вместе», которого ждал Шпигель.

Роль Шпигеля также неоднозначна, поскольку неоднозначна и сама проблема: как немецкому обществу удержать равновесие и не скатиться ни в полное забытье, ни в постоянное мучительное и стыдное самобичевание. Почему же Рау считал, что со Шпигелем Германии повезло? Потому что шестой председатель Центрального совета евреев позволил немцам сохранить лицо, удержать равновесие и не ощущать постоянную угрозу нависшей над ними «моральной кувалды».

Сейчас много спорят о том, кто будет преемником Пауля Шпигеля. Каждый из председателей Совета вошел в историю Германии в первую очередь в связи с трансформацией чувства вины, к которому он так или иначе апеллировал. Хорошо бы, чтобы преемник Шпигеля, используя его дипломатические методы, пошел еще дальше — чтобы евреи стали органичной частью немецкого сообщества, а чувство вины перестало бы быть инструментом давления, «моральной кувалдой».

Жизнь любого человека полна страха, одиночества и горя, в ней всегда довольно потерь и разочарований, какой бы радужной, веселой и легкомысленной она ни казалась. Трагические обстоятельства жизни Пауля Шпигеля совпадают с тем, что принято называть «исторической трагедией». «Я рожден в ночь со второго на третье января в девяносто одном ненадежном году, и столетья окружают меня огнем», — писал Мандельштам. Шпигель родился в поистине «ненадежный» год — в последний день 1937 года, в обстановке, наименее пригодной для рождения маленького еврейского мальчика. «Соседи нас не тронут — нас ведь здесь каждый знает», — успокаивал домашних Хуго Шпигель, отец Пауля. Вероятно, похожие фразы — годом раньше, годом позже — произносили почти все немецкие евреи. В 37-м родной Варендорф все еще казался старшему Шпигелю домом — пусть дом этот вмиг стал неуютным и небезопасным. Два года спустя его до полусмерти избили «соседи», боевики СА. Чтобы уберечь семью, Хуго Шпигель решился бежать в Бельгию. Здесь начинается одиссея, совершенно лишенная романтического флера путешествия, зато полная ужаса и горя. Пауля спрятали на хуторе неподалеку от Намюра. Его одиннадцатилетняя сестра Роза погибла в концлагере Берген-Бельзен. Старший Шпигель выжил, пройдя три концлагеря — Освенцим, Дахау и Бухенвальд. И все же немедленно по окончании войны вся семья вернулась в Германию. Впрочем, правильней будет сказать — «вернулась домой». «Снова дома?» — так называется книга воспоминаний, которую он опубликовал почти шестьдесят лет спустя.

Большую часть жизни Шпигель прожил в земле Северный Рейн-Вестфалия. Он окончил школу в родном Варендорфе, а затем почти 30 лет проработал журналистом в Дюссельдорфе, где в 1984 году открыл собственное агентство, подыскивавшее ангажемент для музыкантов, артистов, художников.

Восемнадцать лет Шпигель беспрерывно возглавлял Совет Дюссельдорфской еврейской общины. С 1993 года он вице-председатель Центрального совета евреев, а после смерти Игнаца Бубиса в 2000 году становится его председателем.

Центральный совет евреев основан в 1950 году. Шпигель — шестой по счету председатель Совета. Первым его возглавил Хайнц Галинский, который пробыл в этой должности с 1954-го по 1963 год. Галинского сменил врач Геберт Левин (1963–1969). Его преемника Вернера Нахманна, возглавлявшего Совет почти два десятка лет, обвиняли в том, что он систематически присваивал банковские проценты с компенсаций, выплачиваемых жертвам Холокоста. Лишь благодаря усилиям Галинского, который вновь возглавил Совет, удалось сохранить реноме этой организации. После смерти Галинского председателем стал Игнац Бубис, занимавший эту должность семь лет — до 1999 года. В год учреждения Совета в Германии жило около 15 тысяч евреев. Сейчас он объединяет 87 общин и в общей сложности 105 тысяч человек, главным образом это эмигранты из бывшего Советского Союза.