СУДЬБА ЕФИМА ЛАДЫЖЕНСКОГО

Ефим Ладыженский — живописец, график, художник театра и кино — родился в 1911 году в Одессе. В школьные годы учился в студии Ю.Бершадского, затем на театральном отделении Одесского художественного института (1927–1931), по окончании которого работал в театрах Краснодара, Ташкента, Ашхабада, Москвы (где жил с 1936 года и стал художником киностудии «Мосфильм»), оформлял спектакли (свыше 70), в том числе «Вишневый сад»   А .Чехова, «Женитьба» Н.Гоголя, постановки пьес  А .Арбузова, В.Розова и других советских драматургов.

Ефим Ладыженский выполнил также эскизы декораций и костюмов к неосуществленным постановкам: «Закат» Исаака Бабеля, комедии В.Маяковского, опера на либретто Эдуарда Багрицкого «Дума про Опанаса».

В 1939 году Ефим Ладыженский был принят в члены Союза советских художников.

Ефим Ладыженский признался как-то дочери, что «жил хорошо, пока не понял, что жизнь кончается». Эта мысль о тленности мира, стремление одолеть смерть, тоска по бессмертию стали лейтмотивом его циклов станковых картин, к созданию которых Ефим Ладыженский обратился в начале 1960-х годов. Первый из циклов — «Бабель — Конармия», написанный темперой, зримо воплощает трагическое самоощущение Бабеля: «Разлетается жизнь. Я на большой непрекращающейся панихиде».

Печальные раввины, неистовые кавалеристы, сорванные со стен распятия, отрезанные головы; сосуществующие на одном полотне кони, покойник, занятая любовью пара — это жизнь на грани смерти.

В начатом почти одновременно втором цикле «Одесса — город моего детства» Ефим Ладыженский, используя свой опыт театрального художника, создает как бы ряд мизансцен, полных ностальгии и едкой иронии. Он совмещает передний и задний планы, лишая композицию глубины и пространственной перспективы, и словно опрокидывает на зрителя красочное многообразие жизни нэповской Одессы 1920-х годов, в значительной мере еврейской, с ее шиком и убожеством, с ее многолюдьем уличных перекрестков, с колоритным свадебным застольем, чинной похоронной процессией, бегом пролеток по Дерибасовской — жизни, ушедшей в прошлое, еще живой в памяти, но уже ненужной. Альбом репродукций с полотен этого цикла («Е.Ладыженский. Город моего детства», М., 1975) и три персональные выставки — за почти 50 лет творчества — означали официальное, хотя и сдержанное, признание художественных достижений Ефима Ладыженского.

С поразительным мастерством рисовал Ефим Ладыженский одесские улицы, площади, здания, городской сад, базары, раввинов, мясников, синагоги, пожарную каланчу. Вспоминал похороны Веры Холодной, извозчиков. За два-три года он написал свыше 150 холстов! Не каждый молодой художник сможет так методично и целенаправленно трудиться. Не говоря уже о том душевном жаре, который мастер вкладывал в каждую работу — картину ли, рисунок, акварель, темперу.

Его любовь к Одессе была живой, трепетной, нежной. Похоже, город детства он любил, как родную мать. Стоит всмотреться в работы Ефима Ладыженского «Кафе Бывший Фанкони», «Привоз», «Ресторан на бульваре Фельдмана», «Толчок», «Засолка скумбрии», «Наш театр горит»... — сколько во всем этом и страсти, и привязанности, с каким чувством выписаны мельчайшие детали быта, трогательные подробности, как тонко и точно передано не что-то там — сам аромат вечного черноморского города!

Одесскую серию дополняла другая замечательная серия работ гуашью, посвященная Исааку Бабелю, его пьесам «Закат» и «Конармия». Кроме И.Бабеля Ефим Ладыженский иллюстрировал С.Маршака, В.Катаева, Э.Багрицкого.

В 1970-х годах в произведениях Ефима Ладыженского нарастают трагические ноты. Даже изображения интерьеров и натюрморты насыщаются динамичной экспрессией и напряженным драматизмом. В цикле «Каркасы» он срывает с предметов и человека плоть, обнажая их костяк, их более долговечную первооснову. Его «Корни» — это борьба с умиранием: дерево уже мертво, но засыхающие корни цепко держатся за жизнь. Пейзажи цикла «Люблинское кладбище» — экстатический крик против уродства и неправоты смерти.

В 1978 году Ефим Ладыженский репатриировался в Израиль.

Перед выездом он уничтожил около двух тысяч работ из-за невозможности оплатить их вывоз,  а  30 картин из цикла «Бабель — Конармия» (повторенных позднее в графике) Министерство культуры Советского Союза присвоило себе в обмен на разрешение вывезти некоторые произведения последних лет. Этот акт самоистребления глубоко ранил душу художника.

За четыре года жизни в Израиле Ефим Ладыженский завершил циклы «Вечный жид», «Автопортреты» (полные щемящих сюрреалистических сопоставлений) и другие, создал ряд отдельных работ, в том числе «Колючку» — своего рода портрет самого жизнестойкого растения. Его три персональные выставки были высоко оценены израильскими критиками, отмечавшими виртуозное мастерство и откровенность самовыражения художника.

У него был тонкий вкус и щедрый природный дар. Все или многое было в этом художнике. Одного не оказалось у Ефима Ла-дыженского — стойкости, чтобы вынести одиночество. Небесный и земной Израиль, видимо, по-разному воспринимала его душа. В 1982 году в реальном Израиле он оказался в изоляции и, будучи семидесяти одного года, в отчаянии покончил с собой в своей мастерской в Иерусалиме.

Ефим Ладыженский: «Я знал евреев... Как я их знал! Я знал, какой это доброты народ: если, не дай Б-г, у кого-нибудь что-нибудь случилось, если на улице кто-нибудь упал, то бегало пятьдесят человек по всем местам — вызывать «скорую помощь»; если вам было плохо, то четыре человека брали вас под руки...»