|
Велвл Чернин — посланник Еврейского агентства в России, поэт-идишист, переводчик, преподаватель Бар-Иланского университета (Израиль), МГУ и РГГУ
— Беседу об идишистской литературе уместно начать с вопроса о языке. Как долго существует идиш, как развивался в новейшее время?
— Принято считать, что идиш существует около тысячи лет. Вплоть до XVIII века все «высокие» жанры еврейской литературы обслуживались древнееврейским языком. XVIII век — ключевой период и для развития идиша, и для определения его места в литературе нашего народа. В этом веке в еврейской среде возникли идеологические течения, которые определили культурно-языковую специфику на два последующие столетия. Одно из течений — хасидизм, другое — Хаскала (Просвещение).
С момента своего возникновения хасидизм был обращен к человеку из народа. Не к тем, кто все время проводит в иешивах, а к людям, которые тяжело работают и у кого нет времени постигать священные тексты. Хасидизм выдвинул на первое место идею «авойдас а-лев» («работа сердца»), идею служения Г-споду не «умом», а «сердцем». И хасидизм обратился к народному языку, которым для евреев Германии и Восточной Европы был идиш.
Первая книга хасидской литературы на идише XVIII века — «Восхваления Баал Шем-Това». Развивается жанр «хасидской притчи», которая, видоизменяясь, дошла до наших дней. Наиболее яркий пример этого жанра — «Истории рабби Нахмана из Брацлава», написанные в первой половине ХIХ века. Рассказ «Шабос-Нахаму» русского классика Исаака Бабеля фактически является переложением хасидской притчи.
Движение Хаскала возникло во второй половине XVIII века в Германии. Его посыл — будь евреем в своем доме и европейцем, выходя из него. Идеологом Хаскалы стал Моше Мендельсон — дед композитора Мендельсона-Бартольди.
Писатели Хаскалы внесли колоссальный вклад в развитие литературы на иврите. Они очистили средневековый иврит от заимствований из Талмуда и арамейского языка и создали литературный стиль, целиком базирующийся на Танахе. По отношению же к идишу Хаскала заняла исключительно агрессивную позицию. Маскилим, сторонники этого движения, считали его испорченным немецким. Возник особый жанр «пьесы для чтения», пропагандировавший отказ от идиша. Примитивный сюжет строился, как правило, на любовном треугольнике: два молодых человека ухаживают за одной девушкой. Положительный персонаж — бритый, с отрезанными пейсами, одет по-европейски, врач по профессии, говорит на чистом немецком языке. Отрицательный персонаж — пейсатый, с козлиной бородкой, в традиционной одежде, учится в иешиве, говорит на идише. Легко догадаться, кого выбирает девушка. Вывод: хотите быть современным, политически грамотным и нравиться девушкам — говорите по-немецки.
Пропаганда маскилим привела к тому, что уже в 30-х годах ХIХ века появилось воззвание раввинов Восточной Германии, в котором они отчаянно призывали не отказываться от идиша. К 40-м годам призывы смолкли: не осталось раввинов, говоривших на этом языке. Идиш в Германии был повсеместно вытеснен немецким. И появилась «наука о еврействе», что происходит всегда, когда сама еврейская жизнь прекращается.
Хаскала развивалась в три этапа. Старейший ее этап — немецкий. Следующий — галицийский. И вслед за ним — русский, или литовский, этап. В 40-х годах ХIХ века Хаскала добралась до России, где маскилим столкнулись с серьезной проблемой: со старым идишем, сформировавшимся стихийно. Российские маскилим пытались приблизить стихийно сложившийся литературный идиш того времени к немецкому.
— Кто из писателей «заложил основы» идишистской литературы?
— Прозаиком, который создал новую литературную норму идиша, был Менделе Мойхер-Сфорим. Лексика и синтаксис ее базировались на украинском диалекте, а фонетика — на белорусско-литовском. Он создал язык, который ни для кого не был родным и в то же время всем был понятен. При этом Менделе выступал как человек, сформировавший новый литературный стиль на иврите. Израильтяне считают его классиком не только идишистской, но и ивритской литературы.
Когда я учился идишу, то сперва говорил, как моя бабушка, когда же нахватался разных редких слов и перешел на правильное произношение, бабушка сказала мне: «Ну вот, теперь ты говоришь как гой». Так или иначе, литературная норма идиша сложилась в Российской империи.
В 80-х годах ХIХ века произошла языковая революция. Идишистские поэты того времени, сочинители «пуримшпилей» и пьес для бродячих театров были, по определению Семена Дубнова, «примитивными рифмоплетами». Первым еврейским поэтом с ярко выраженной индивидуальностью считается Семен Фруг.
Фруг — первый выходец из неассимилированной еврейской среды, писавший по-русски профессионально. Его печатают в русских изданиях, он переезжает в Петербург, его признают русские критики. После семи лет творчества на русском языке он начинает писать еще и на идише. Издатель идишистской петербургской газеты, предваряя публикацию Фруга, с восторгом сообщал: «Эти стихи на жаргоне написал известный русский поэт Шимон-Шмуэл Фруг». То есть, как сказано в Талмуде, «с высокой крыши в глубокую яму»...
В тот же период появилась когорта талантливых молодых людей, которые начали писать на идише. Среди них был некто Шолом Рабинович, он же Шолом-Алейхем. Начинал он на русском и иврите, то есть на «высоких» языках. К этой же компании относился Семен Ан-ский, автор гимна партии «Бунд», пьесы «Диббук», организатор знаменитой этнографической экспедиции. Идея о народности литературы, заимствованная у русской революционной критики, была истолкована частью молодой еврейской интеллигенции так, что они стали писать на языке русского народа. Но были и те, кто начал «искать» свой народ. У Шолом-Алейхема, окончившего русскую классическую гимназию, у блестяще образованного Семена Ан-ского не было бы проблем, реши они писать по-русски. Ситуацию выбора идиша как языка профессиональной литературы обосновал еврейский историк и литературный критик Семен Дубнов. В статье «Жаргонная литература и ее читатели» Дубнов писал, что в реалистической прозе, где необходима аутентичность речи персонажей, пишущие на идише оказываются в преимущественном положении по сравнению с теми, кто пишет на других языках. Но мэтры еврейской литературы того периода относились к новой литературной поросли враждебно.
Шолом-Алейхем удачно женился на дочери предпринимателя Лоева, получил приданое, половину которого просадил на бирже, благодаря чему появились замечательные биржевые истории. Другую часть приданого он потратил на издательскую деятельность. Мы не знали бы этого Лоева, если бы дочку его не «соблазнил» Шолом-Алейхем. Но каково было самому Лоеву видеть, на что зять тратит приданое? Поставьте себя на его место. Он ведь еще не знал, что перед ним классик еврейской литературы, к которому нужно относиться с пиететом...
Шолом-Алейхем начал издавать «Еврейскую народную библиотеку», пригласил авторов к сотрудничеству, ему слали рукописи... В этом «потоке» он получил два примечательных письма. Одно — от Иегуды-Лейба Гордона — «величайшего поэта Хаскалы», который к тому времени, не отставая от новых веяний, выпустил на идише сборник стихов «Будничные беседы». Слабые стихи, созданные по тонической системе на грубоватом литовском диалекте. Эта книжка, написанная, пожалуй, «левой ногой», принесла Гордону доход больший, чем все его сочинения на «высоком» иврите: ведь все знали о «великом Гордоне», но прочесть мало кто мог, — и вдруг Гордон, да на простом языке! Однако Шолом-Алейхему Гордон отвечает письмом, в котором, во-первых, отказывается от сотрудничества с идишистским издательством, во-вторых, не рекомендует и самому Шолом-Алейхему этим заниматься. Как последовательный сторонник Хаскалы, Гордон пишет: «Возможно использовать идиш для просвещения, но нельзя развивать литературу на этом языке в ущерб литературе на иврите. Грех Вам будет, если Вы начнете воспитывать на жаргоне Ваших детей, это все равно что отправить их, одетыми в лапсердаки, гулять по Невскому проспекту».
Шолом-Алейхем проигнорировал замечания мэтра, тем более что своих детей на идише он не воспитывал.
Обратная ситуация возникла у него с классиком идишистской прозы Ицхоком-Лейбушем Перецом, жившим в Польше. И.-Л.Перец прислал статью немецкого философа, переведенную на идиш. Шолом-Алейхем удивился: зачем нужны статьи по философии на идише, если об этом читают и пишут на других языках. Перец ответил, что он хочет, чтобы жаргон стал полноправным европейским языком и использовался в любой сфере деятельности. В этом смысле И.-Л.Перец был предтечей идишизма — движения, получившего в дальнейшем большое развитие.
На рубеже ХХ века еврейская литература трехъязычна: идиш, иврит и русский. Причем это единый литературный процесс — все писатели владеют этими языками. В области поэзии, благодаря появлению Бялика и Черняховского, доминирует иврит, в прозе — идиш (Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, И.-Л.Перец, Шолом Аш), в литературной критике и публицистике преобладает русский (С.Дубнов и С.Цинберг). Уже существует оформленный Мойхер-Сфоримом литературный идиш, хорошо «отточенный» последующими авторами.
В начале ХХ века возникают две модели реализации еврейской национальной идеи. Одна модель — сионистская: она базируется на иврите, ее сторонники называют себя гебраистами. Другая модель — идишизм: это автономизм в политике, базирующийся на идише, языке масс.
— И началась полемика, переходящая в физическую борьбу?
— Возник серьезный конфликт, разделивший еврейскую интеллигенцию на два лагеря. У Шолом-Алейхема есть памфлет «Идишизм и гебраизм». Сам он ко многому относился с юмором, поскольку не был заидеологизированным человеком. Он был сионистом — но не очень активным, был прежде всего идишистским писателем — но и на иврите немного писал. Шолом-Алейхем не был особенно религиозен, но и в атеисты тоже никогда не записывался. Участвовал в двух сионистских конгрессах — так что ж из этого? Одну дочку отправил в Палестину, а сам остался в России, но после 1905 года переехал с семьей в Америку. Таков Шолом-Алейхем. В памфлете «Идишизм и гебраизм» он пишет: «Они обзывали друг друга, они спорили и ругались, ругались и спорили; идишисты кричали: «Идиш!» — гебраисты кричали: «Иврит!» Все это они кричали на идише». Действительно, ругаться на иврите того времени было невозможно.
Впрочем, в литературе существовали люди идеологически более ангажированные, например, Хаим-Нахман Бялик, выдающийся поэт и активный гебраист. При этом он сделал для идишистской литературы то, чего до него не сумел сделать никто: убрал с идиша ярлык «низкого языка». Бялик создал на идише поэзию высоких жанров, что вывело язык на другой уровень. Фруг так писать на идише не мог, «высокую» и «гражданственную» поэзию он создавал на русском, а стихи, связанные с еврейским бытом и фольклором, — на идише. В стихотворении «Моя эпитафия» Фруг писал: «Изо всех сил последним зубом / Рвал и грыз жаргон / Мял любимый язык наших матерей / Перчил его цезурами / Подсаливал его рифмами / Чтобы сделать хотя бы чуть-чуть помягче / Прогнать этот «милый» запах / Динабургских (двинских) мясных лавок...»
В идишистской газете «Дер Фрайнт» Фруг высказался так: «Одно из двух. Либо мы — нация, и тогда жаргон не есть наш национальный язык. Либо жаргон — наш национальный язык, но тогда мы не нация». Перед смертью Семен Фруг отрекся от всего, написанного им и на идише, и по-русски. Шесть последних стихотворений он написал на иврите.
И он не единственный, у кого действия и декларации не совпадали. Писатель Йосеф-Хаим Бреннер, убитый арабами во время беспорядков 1921 года, «израильский Достоевский», как его называют, выступал против идеологии идишизма, но писал на идише и редактировал газету на этом языке.
|
