АВТОИНТЕГРАЦИЯ: ОПЫТ СОВРЕМЕННОЙ ПОСТАНОВКИ «ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА»

АНАТОЛИЙ ПИНСКИЙ

Вековая проблема — так называемый «еврейский вопрос» — сильно волнует умы и в наши дни. Неразрешимая подобно квадратуре круга, эта проблема отличается от нее тем, что остается жгучим вопросом дня, и именно потому, что она имеет не только теоретический интерес, но изо дня в день обновляется в действительной жизни и все настойчивее требует своего разрешения.

Словами, приведенными в эпиграфе, начиналась знаменитая брошюра Леона Пинскера, легшая в основание сионизма конца XIX века. Герцль выступил на полтора десятилетия позже — его не менее знаменитое «Еврейское государство» вышло в 1896-м.

Однако если сегодня элементарно задумаешься над фразой Пинскера, то увидишь, что акценты изменились. В сущности, «неразрешимой проблемой» оказывается сегодня не «еврейский вопрос» сам по себе. Если я с самого детства, живя в Советском Союзе, глухо и весомо ощущал этот «вопрос», то мои дочери, получавшие паспорта без графы «национальность», конечно же, никакого такого «вопроса» не ощущали. В детстве и молодости я нередко уклонялся от того, чтобы публично декларировать себя как еврея, — для моих же дочерей все это, хвала Создателю, искренне непонятно. Кардинально изменилась ситуация с центральным моментом еврейской жизни: с внутренней и публичной еврейской идентификацией. И это касается, бесспорно, не только моей семьи. И не только России.

Сегодня уже практически нет роковых проблем в жизни евреев во всем мире (в так называемой «диаспоре»), но поистине «жгучим» выступает вопрос о жизни еврейского государства. По сравнению с реалиями столетней давности вектор еврейской проблематики повернулся на 180 градусов.

Повторю: если во времена Пинскера и Герцля люди думали: «Какова перспектива разрешения «еврейского вопроса»?», то сегодня старый вопрос формулируется по-новому: «А какова перспектива разрешения всей ближневосточной ситуации с Израилем?» Если воспользоваться ключевым словом сионизма столетней давности, этот вопрос можно услышать и так: «А когда и как ситуация на Ближнем Востоке станет нормальной?».

…Лет шесть-семь назад, будучи в туристической поездке в Египте, я задал этот вопрос водителю автобуса, который вез нас долгой дорогой из Хургады в Каир. Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, как смотрят на собеседника, который задает вопрос с заведомо понятным, ребенку ясным ответом, и ответил кратко: «Mister, never of course» («Мистер, ну, конечно же, никогда»).

Я вспомнил этот эпизод через пару недель после начала второй ливанской войны, потому что заметил, что события вновь подняли и обострили в душах людей это чувство — чувство, что «все это никогда не кончится». «Все это» — перманентная война между Израилем и его арабским окружением, ближним и дальним.

Юридически, кстати сказать, ситуация зафиксирована почти 60 лет назад. Все знают, что Государство Израиль было провозглашено 14 мая 1948 года, а 15 мая войска арабских государств объявили ему войну. Но немногие в курсе того, что 19 мая 1948 года Временным советом Израиля было объявлено Чрезвычайное положение, и оно до сих пор ни разу официально не отменялось.

Положение дел, когда в государстве с момента его возникновения действует чрезвычайное положение, очевидным образом нельзя считать нормальным. Это крайне важно, ибо базовой идеей классического сионизма являлась идея нормализации. Утверждалось, еще со времен Герцля, что евреи смогут зажить нормальной жизнью, только когда они создадут свое национальное государство, и, по существу, цель создания этого государства как раз и заключалась в создании условий нормальной жизни для евреев.

Идея нормализации выступала как рамочная, она была важнее и шире всех ее возможных вариаций: должно ли быть это новое государство светским или религиозным, социалистическим или капиталистическим, — даже это уже было вторично.

Но нельзя назвать нормальной жизнь государства, которое, начиная с момента своего рождения, постоянно находится в состоянии войны и которое обречено находиться в состоянии войны просто потому, что его соседи, стократно более многочисленные, не признают это государство.

С идеей нормализации теснейшим образом была связана и идея убежища. Считалось, что еврейское государство в первую очередь должно будет обеспечить всем евреям мира безопасное убежище. Суммируя весь исторический опыт, следует сказать, что и эта идея оказалась несостоятельной. Жить сегодня евреям в Израиле опаснее, чем в Нью-Йорке, Москве, Лондоне или Буэнос-Айресе.

Но есть и иные, не менее глубокие причины, трансформирующие сегодня сами основы сионистского проекта. Я имею в виду две взаимосвязанные вещи: во-первых, радикальное ослабление антисемитизма и, во-вторых, фактическую и моральную легитимацию еврейской «диаспоральной» жизни.

Сионизм Теодора Герцля начался с острой реакции ассимилированного венского еврея-журналиста, на дело Дрейфуса. Одно время, как известно, Герцль подумывал о решении еврейского вопроса путем массового принятия евреями христианства, но потом пришел к выводу, что в «неизбывно антисемитском» окружении и это не поможет. Предтечи сионизма фактически исходили из аналогичных мыслей: мы, евреи, со времен разрушения Второго Храма живем в «чужих» странах, и у нас никогда здесь не будет нормальной жизни, ибо мы для них суть чужаки. Эти чувства подкреплялись российскими погромами конца XIX — начала ХХ века и дошли до немыслимой остроты после Холокоста.

Но именно после того как мир осознал феномен Холокоста, антисемитизм вступил в фазу своего исчерпания и обнуления. Это факт. Если европейские революции XIX века поставили на повестку дня вопрос о равных правах для евреев, то сегодня законодательство всех развитых стран содержит строгие санкции за антисемитизм.

Единственный ареал, где антисемитизм жив на государственном уровне, — это арабские страны, но и то в значительной мере его источник — не антисемитизм как таковой, а «антиизраилизм», т.е. он коренится не столько в отношении к евреям, сколько в отношении к Государству Израиль. Горька ирония истории, и даже представить себе такого не могли основатели сионизма: иссякание антисемитизма в странах диаспоры — и еврейское государство как основной источник роста антисемитизма в мире…

Один из базовых силлогизмов классического сионизма звучал так: «Антисемитизм неизбывен — ergo нормальная жизнь евреев в государствах диаспоры невозможна — ergo надо создать свое государство». Сегодня ясно, что исходные члены этого силлогизма уже во многом несостоятельны. Герцль, с присущей ему элегантной простотой слога, писал: «Богатым евреям, вынужденным теперь пировать при опущенных шторах, можно будет в своем государстве свободно наслаждаться жизнью».

Однако сейчас в очень многих странах есть очень много богатых евреев, которые вовсе не пируют при опущенных шторах. И дело здесь не только в изменении сознания граждан разных стран. Дело и в изменении облика еврейства — в уходе со сцены «кафтана, пейсов и меховой шапки» (перечисление из знаменитой речи Макса Нордау на Первом сионистском конгрессе), в прекращении бритья женских голов при замужестве, в лавинообразном росте нерелигиозного еврейства и т.   д . Резкость восприятия евреев как чужаков, во многом непонятных и потому неприятных, кардинально снизилась после «де-геттоизации» еврейства, начавшейся с Хаскалы и еще не закончившейся в наши дни.

Впрочем, основателям сионистского проекта жизнь «в диаспоре» казалась неправильной не только из-за опасностей антисемитизма, но и из-за угрозы полной ассимиляции. Но жизнь еврейских общин в самых разных странах складывается так, что евреи оказались вполне способны сохранять свою еврейскую идентичность. Более того, эта идентичность ныне развивается, в том числе и из-за исторического спада антисемитизма. Во многих странах, где ранее большинство евреев стыдились, уклонялись (и публично, и внутренне) признавать себя евреями, сегодня евреем считаться даже в чем-то престижно.

Я спросил как-то у одной еврейки из Казани: «Сколько в Казани евреев?» Ответ: «До 90-х годов было около восьми–девяти тысяч. Сейчас примерно две трети уехали, и евреев на сегодня осталось примерно 10 тысяч».

Всемирное возрождение музыки клезмера, идишской песни, растущий интерес к идиш — лишь несколько из многочисленных примеров развития еврейской идентичности, в первую очередь по отношению к евреям «диаспоры». Я видел сильные еврейские сообщества в России, США, других странах, и эти люди, во-первых, вовсе не считают себя неполноценными евреями и, во-вторых, вовсе не считают свою жизнь «в галуте» ущербной. Любому разумному человеку на это, по существу, нечего возразить. В этом отношении Государство Израиль, особенно на первых порах своего становления, взяло на себя не очень-то благовидную роль, всячески пытаясь дискредитировать понятие «галутного еврея» и языка идиш, пытаясь буквально продавить свой тезис «отрицания диаспоры». С моральной и исторической точки зрения такую политику нельзя принять. Порой она доходила до немыслимых форм. На Шестой конференции Гистадрута Бен-Гурион сделал выговор Ружке Корчак, участнице восстания в Виленском гетто, за то, что она читала свой доклад на «чужом и режущем слух языке», т. е. на идиш. Ицхак Табенкин изрек: «Ужасна скорбь о десятках тысяч убиенных, не менее ужасен позор нашей слабости». Хаим Вейцман как-то выразился о евреях, уцелевших в лагерях смерти и прибывших в Палестину, как о «пыли человеческой».

История, в конце концов, разрулила и эти вещи. Но быть в курсе и помнить о них — необходимо. Понадобилось 40 лет, чтобы в 1995 году раввинат Израиля вычеркнул из поминальной молитвы, произносимой в День памяти Катастрофы и Героизма, слова «…шли, как овцы, на убой». Авторитетный профессор Иерусалимского университета Эли Барнави подвел черту в начале XXI века: «Сионизм сегодня? Не более чем кучка идеологического хлама…»

Столетие назад выкристаллизовались три идеологии возможного развития еврейства. Во-первых, это ассимиляционизм (жизнь в разных странах, пускай вполне благополучная, но с утерей еврейской идентичности). Во-вторых, сионизм. И, как пишет Исраэль Бартоль (Иерусалимский университет), «между этими двумя крайностями было, казалось, место для третьего пути: национального существования в диаспоре». В начале века многие (Бунд, Дубнов и другие автономисты) возлагали все свои надежды именно на него. Но в ХХ веке этот путь не реализовался. Почему? Продолжим цитату из Бартоля: «Не сионизм и не ассимиляция помешали осуществлению этого третьего пути, а катастрофическое воздействие двух тоталитарных режимов — советского и расистского. Эти два сеятеля зла в ХХ веке, каждый по-своему, но с одинаковой нетерпимостью сделали невозможным существование еврейской национальной самобытности на европейской почве».

Я спрашиваю: это необратимо и навсегда?

Очень трудно, даже гипотетически, отвечать на этот вопрос. Постсионистская эра, о которой говорят многие еврейские ученые, наступает не только в Израиле. Она наступает во всем мире. И это совершенно новая ситуация для всего еврейства.

Государство Израиль с самого своего возникновения явным образом претендовало на монополизацию еврейской идентичности. И оно сильно продвинулось на этом пути, в том числе и потому, что всякий еврей, проживающий в любой точке Земли, естественно, желал Государству Израиль безопасности, побед и успехов, потому что он был и остается с ним солидарен. Но правомерно ли на основе фактора солидарности безоговорочно монополизировать фактор идентичности? А ведь это позиция... К примеру, вовсе не случайно пишет Шломо Авинери (бывший гендиректор израильского МИДа): «В Израиле и в своей солидарности с ним, более чем в любом ином факторе, евреи мира видят центральный ценностный элемент своего самоопределения как евреев. Таким образом, Государство Израиль ...более всякого другого фактора определяет бытие евреев, проживающих в диаспоре».

Принять такую точку зрения — значит закрыть тот «третий путь», о котором говорилось выше. Да и можно ли ныне вообще всерьез принимать лозунг «Нет еврея вне Израиля»? В конце концов, еще в 1897 году Ахад-ха-Ам трезво писал: «Правда горька, но она лучше иллюзий. Мы должны признаться себе в том, что собирание всех рассеянных недостижимо естественным путем. Можно когда-нибудь создать еврейское государство, но даже тогда большая часть нашего народа останется разбросанною по разным странам».

Более того, вчитаемся в честное признание Бен-Гуриона (работа «Еврейское выживание»):

«Начиная с установления государства, сионизм оказался перед лицом тяжелого, возможно, самого трудного испытания. Когда встал выбор, ехать ли в Израиль или оставаться в изгнании, и сионистские массы, и их лидеры в равной мере выбирали оставаться». Исторические факты не могут осуждаться или соотноситься с модными течениями. Их нужно понимать и оценивать. Из них должны быть сделаны выводы, чтобы изменить и исправить то, что может быть изменено и исправлено.

И тогда — в условиях проживания большей части евреев не в Государстве Израиль, в условиях невозможности чисто израильской идентификации еврейства, в условиях спада общей религиозности, в условиях пробуждения и нарастания еврейской идентичности у множества людей — в полном объеме встает старый вопрос: «А кто есть еврей?»