ПОЛЯНКЕР - ГРИГОРИЙ И ГЕРШЕЛЕ

БОРИС ХАНДРОС

...Кабинет писателя. Здесь все огромно. Большая с высоким потолком комната. Книжные полки на всю стену. На одной из них — несколько комплектов журнала «Советише геймланд», активным членом редколлегии которого Полянкер был со дня его основания и который на долгие годы оставался для него чуть ли не единственной возможностью поговорить с читателями на родном языке. Григорий Исаакович мечтал о возрождении еврейского журнала в Киеве, уговаривал и меня писать на мамэ-лошн. Увы, говорить и читать одно, писать — совсем другое.

В углу — столик. Два удобных мягких кресла. За этим столиком мы обычно беседовали, пили кофе с домашними коржиками. Со столика в таких случаях убирались газеты на идише: ему присылали их из Буэнос-Айреса, Варшавы, Нью-Йорка.

В первый мой приход на этом столике лежал альбом Зиновия (Зямы) Толкачева — соседа и друга Полянкера. Своими меткими зарисовками на лагерных канцелярских листах Толкачев первый поведал миру об ужасах Аушвица (Освенцима). «Освенцимский альбом» издавался в разных странах. У нас он пробивался долго и увидел свет лишь после ХХ съезда в очень урезанном виде.

Рядом со столиком — в тот мой первый приход — стоял (именно стоял, а не висел) портрет хозяина кабинета, нарисованный с любовью тем же Зиновием Толкачевым. Запомнилась чуть приглушенная мастером улыбка человека, давно познавшего простую истину: где много мудрости, там много печали.

В следующий свой приход я портрета уже не застал. «Портрет почему-то очень понравился Саше — сыну, и теперь он у него». И тут же стал увлеченно рассказывать о «странном» хобби сына — кораблестроитель, а рвался в небо... конструирует дирижабли.

О чем только не было переговорено за чайным столиком. И лишь одна тема, несмотря на все мои попытки, деликатно, но твердо отвергалась: гулаговская одиссея Полянкера.

— Говорить больно. Когда-нибудь об этом напишу.

И вот: Григорий Полянкер. «Возвращение из ада. Невыдуманная повесть».

Меня охватывает странное чувство. Читая, перечитывая эту книгу, словно слышу знакомый негромкий голос, вижу печальную улыбку: «И это было со мной!.. И это было с нами!..»

Сдержал слово Полянкер и перед знаменитым своим тезкой.

«Сокровище» («Дер ойцер») — именно так назвал он одну из своих последних книг (1996 г .) с многозначащим подзаголовком «Фрейлехе ун уметике майсес» (веселые и грустные истории).

Это — сборник, куда вошло все, что Полянкер по крупицам собирал всю свою творческую жизнь: кое-что, хочется верить, попало из записной книжки 1934 года, с которой он в Озаринцах не расставался.

Жемчужины народного юмора и в эпицентре — Гершеле Острополер.

«До сегодняшнего дня, — представляет своего любимого героя автор «Сокровища», — еще есть люди, я сказал бы нудники, которые не верят, что жил на нашей земле такой веселый человек... Гершеле Острополер, возможно, самый веселый человек на свете. Великий шут (лец), хохмач, народный мудрец, его острые шутки, словечки, искрометные пословицы, афоризмы несли людям море радости... Мир смеялся, а он, бедный шут, плакал, обливаясь горькими слезами».

Гершеле Острополер, как и подобает народному шуту (бадхен), объехал, обошел многие местечки, населенные пункты Волыни, Подолья. Не исключено, что он побывал и в наших Озаринцах, веселил моих предков, не давал им жить с опущенной головой.

Двести лет прошло с тех пор, но, замечает Полянкер, Гершеле Острополер не стареет. Он с нами, он среди нас, как, добавим от себя, молла Насреддин, Кола Брюньон, Тевье-молочник. Личность историческая, Гершеле Острополер, как это часто бывает, оброс мифами и легендами. Не исключено, что многие смешные истории, анекдоты, шутки, которые родились уже после его смерти, приписывались ему, беднейшему из бедняков, королю еврейского смеха.

Гены великого шута... Они передавались из поколения в поколение. И разве не жив, не узнаваем Гершеле Острополер в Шолом-Алейхеме, в авторе «Сокровища»?

Почти по-шекспировски («Король Лир») звучит пересказанный Полянкером эпизод из последних лет жизни великого шута. По соседству с Остропольем, где он родился, в местечке Меджибоже, в те времена жил знаменитый на весь мир основатель хасидизма, философ, мыслитель Исраэль бен Элиэзер Баал Шем-Тов — а по-простому, народному — Бешт.

Горячий сторонник Бешта, защитника бедняков, Гершеле замыслил переезд с женой и детьми из родного местечка в Меджибож. Но как это сделать? Тогда в Меджибоже жил внук Бешта, тоже знаменитый цадик по имени реб Борухл, человек, часто впадающий в черную меланхолию. Гершеле Острополер берет на себя нелегкую миссию развеселить ребе. Вот что рассказывает народная молва о первой встрече шута с цадиком.

Мрачный и раздраженный, вышагивал ребе туда-сюда по комнате. И тут неожиданно появился Гершеле и принялся, высоко поднимая фонарь, ходить следом за цадиком. «Что ты здесь ищешь, человече?» — спросил изумленный цадик. «Слышал я, где-то здесь ребе повесил свой нос, вот я и пришел его искать», — ответил Гершеле. Ребе улыбнулся, и Гершеле остался при нем.

На угрюмом лице ребе все чаще появляется улыбка. Он становится добрее, мягче. Вместе со своими хасидами хохочет, когда Острополер вышучивает местных богачей.

Но все это длилось до тех пор, пока Гершеле не стал подшучивать над самим ребе. В приступе гнева тот сильно ударил шута палкой. Изгнанный, сильно избитый, Острополер вскоре умирает. (Существуют, впрочем, и другие версии. В них отсутствует обвинение цадика в гибели его шута. Напротив, там говорится о снисходительности ребе и безнаказанности проделок Гершеле.) Острополера похоронили на меджибожском кладбище неподалеку от могилы Баал Шем-Това. Редко кто обходит стороной скромный камень, на котором два слова: «Гершеле Острополер».

И еще несколько историй.

— Гершеле, говорят, твоя благословенная (дайн плойнесте) очень, очень... Это правда?

— Что вы говорите, — ответил шут, — очень, очень она как раз тогда, когда здорова.

— Гершеле, что ты больше любишь — бедный брис (праздник обрезания новорожденного) или богатые похороны?

— Лучше бедный брис. Он дает надежду на богатые похороны в будущем. А после богатых похорон уже ничего не будет.

О приданом для невесты.

...Когда Гершеле Острополер выдавал замуж свою старшую дочь, он попросил, чтобы в «тноим» (свадебном контракте) было записано, что он отдает ей в приданое местечко Брембеливку.

— Как ты можешь дарить Брембеливку, — удивились соседи, — когда всем известно, что Брембеливка (в пересказе отца: Ярышев, Снитков, случалось, наши родные Озаринцы) принадлежит графу Потоцкому?

— Да, я это знаю, — отвечает Гершеле Острополер, — но я отдаю местечко моей дочери и ее жениху на какое-то время, чтобы они могли там ходить по домам, просить подаяние. Торбу я им уже приготовил...

...Горький смех... Смех сквозь слезы... Истории (майсес) неунывающего народного шута, пересмешника, по сей день веселят народ.

...Бэл Кауфман поведала в Нью-Йорке автору этих строк об одной замечательной фамильной традиции. В поминальный день деда (Шолом-Алейхем умер 7 мая 1916 года) собирались сначала у бабушки Ольги, затем у тети Маруси близкие, родные, почитатели Шолом-Алейхема.

«Когда пришла моя очередь, — продолжала Бэл Кауфман, — я закупила 90 стульев. Этот огромный зал, где мы с вами беседуем, уже не вмещал всех желающих в последние годы. Теперь встречаемся в Институте еврейских исследований, в синагоге — одним словом, там, где много мест.

Знаменитые актеры считают для себя честью выступить в этот день. Читают на идише и в переводе на английский самые веселые дедушкины рассказы. Вспоминаем Шолом-Алейхема с чаепитием и со смехом. Такова была его воля, высказанная в завещании. («И пусть мое имя вспоминается лучше со смехом, нежели вообще не вспоминается»)».

Не знаю, как для других, для меня таким же завещанием звучит «Дер ойцер» Полянкера. Он ушел от нас «со смехом». Будем же его, как и Шолом-Алейхема, «со смехом» вспоминать.