СОВЕТСКИЙ ШПИОН ЖИВЕТ ЭТАЖОМ ВЫШЕ

Во многих исторических исследованиях и   в  мемуарах советских дипломатов можно прочитать о том, что  в  60-х годах  в  Израиле действовал советский разведчик, вхожий  в  высшие эшелоны власти.  В  мае 1967 года он сообщил резиденту КГБ  в  Тель-Авиве точную дату начала Шестидневной войны. И хотя по непонятным до сих пор обстоятельствам советское руководство никак не воспользовалось этой информацией, разведчику был присужден за нее орден Ленина.

Израильские обыватели долгое время гадали, кто же был тем самым агентом КГБ, выдавшим этой организации страшную военную тайну. Версии по этому поводу выдвигались самые разные,  в  качестве наиболее вероятной кандидатуры на роль такого шпиона называли  в  частности ныне покойного депутата Кнессета Моше Снэ. Однако лишь недавно было разрешено рассекретить имя этого человека — им оказался начальник службы иностранного вещания радиостанции «Голос Израиля» Виктор Абрамович Граевский. Причем информацию о том, когда именно Израиль начнет войну против арабских стран, он передал СССР... по прямому указанию израильских спецслужб.

Биография Виктора Граевского,  в  сущности, ничем не отличается от биографии десятков тысяч польских евреев, которым по воле судьбы удалось выжить  в  огне Катастрофы. Он родился  в  Кракове  в  1925 году и  в  детстве и отрочестве носил вполне еврейскую фамилию Шпильман. Когда  в  1939 году началась Вторая мировая война, семья Шпильман вместе со многими другими семьями польских евреев успела спастись от нацистов, перейдя на территорию Советского Союза. Так 14-летним подростком Виктор Шпильман приступил к учебе  в  обычной советской школе и вскоре стал, как и следовало ожидать, страстным приверженцем коммунистической идеологии. Поэтому не стоит удивляться тому, что, когда  в  1946 году его семья вернулась  в  Польшу, а оттуда затем отбыла  в  только что возникшее Государство Израиль, Граевский и не подумал последовать на историческую родину вслед за родителями. Оставшись  в  Варшаве, он вступил  в  ряды польской компартии, начал работать  в  качестве журналиста и вскоре стал корреспондентом РАР — польского аналога ТАСС. Тогда же он и сменил фамилию Шпильман на звучащую вполне по-польски фамилию Граевский. Уже  в  первые послевоенные годы он успел жениться, а затем и развестись с женой, пожелавшей вместе с дочерью эмигрировать из столь любимой Граевским Польши  в  США.

Крутая перемена  в  его... нет, не  в  жизни, а  в  мировоззрении произошла  в  1955 году, когда из Израиля пришла весь о том, что его отец тяжело болен. Преуспевающий польский журналист Виктор Граевский взял отпуск и отправился навестить отца и, таким образом, волею судьбы ступил на Землю Обетованную. Молодое еврейское государство  в  буквальном смысле слова потрясло его — внезапно оказавшись среди евреев, он буквально  в  течение нескольких дней из убежденного коммуниста превратился  в  не менее убежденного сиониста, истово верящего  в  то, что евреи должны жить только на своей земле. Он уже начал подумывать о том, чтобы остаться  в  Израиле навсегда и подал соответствующее заявление о предоставлении ему гражданства, но когда он пришел за тем, чтобы получить израильское удостоверение личности, к нему неожиданно подошли двое  в  штатском и попросили пройти с ними  в  отдельный кабинет. Там  в  ходе разговора с глазу на глаз они попросили Граевского временно отказаться от своих планов и вернуться  в  Польшу — чтобы послужить Государству Израиль.

Следует сказать, что  в  различных партийных и государственных органах Польши, а также  в  польской разведке тогда работало немало евреев, и именно через Польшу  в  Израиль шла основная информация о планах СССР  в  отношении Израиля. Граевского предложили стать одним из таких «информаторов», и после некоторых колебаний он согласился.

А спустя всего несколько месяцев ему привалила неслыханная удача. Те, кто более-менее знаком с советской историей, наверняка помнят, что зимой и ранней весной 1956 года  в  СССР шла напряженная подготовка к XX съезду КПСС, на котором должен был прозвучать секретный доклад нового генсека Никиты Хрущева о преступлениях Сталина и его клики. Сам текст доклада готовился  в  глубокой тайне, но одновременно  в  Политбюро ЦК КПСС понимали, что следует хоть как-то подготовить партийное руководство на местах и  в  братских соцстранах к тем откровениям, которые прозвучат  в  докладе. И потому еще до открытия XX съезда текст будущей речи генсека  в  столь же глубокой тайне был разослан секретарям обкомов, а также высшим руководителям Болгарии, Польши, Чехословакии, Венгрии и других стран.

Именно  в  это время Виктор Граевский ухаживал за девушкой, работавшей машинисткой  в  ЦК польской компартии. Узнав, что его пассии поручили срочно перепечатать какой-то прибывший из Москвы текст, Граевский попросил у нее разрешения прочитать его, а затем, сделав копию, переслал  в  Израиль. Так текст того знаменитого хрущевского доклада оказался  в  руках израильтян прежде, чем Никита Сергеевич поднялся на трибуну XX съезда. Известие об этом произвело и  в  СССР, и  в  других странах эффект разорвавшейся бомбы, и именно оно заставило мир впервые заговорить о всесилии израильской разведки. Так невинная сотрудница отдела машинописи ЦК компартии Польши, сама того не ведая, родила один из самых стойких мифов XX века — миф о том, что «Моссад» является лучшей разведслужбой мира.

С этого времени Граевский стал активно переправлять  в  Израиль документы, проходившие через ЦК Компартии Польши, и  в  январе 1957 года над ним нависла угроза разоблачения. Почувствовав это, его иерусалимское начальство дало Граевскому указание немедленно выехать  в  Израиль. Что он с удовольствием и сделал, не ведая, что  в  Израиле ему предстоит стать платным агентом КГБ и ГРУ.

Разумеется,  в  Иерусалиме не забыли тех услуг, которые оказал молодому еврейскому государству Виктор Граевский — сразу по прибытии  в  страну ему предоставили считающуюся по тем временам весьма просторной квартиру и устроили на работу на две хорошо оплачивающиеся должности — начальника отдела радиовещания на польском языке для новых репатриантов из этой страны и советника отдела пропаганды Восточноевропейского департамента Министерства иностранных дел Израиля.

Одновременно Граевского направили  в  ульпан по изучению иврита, где  в  то время гранит древнееврейского языка грызли и несколько сотрудников советского посольства. И если знакомому с ивритом с детства и вдобавок весьма способному к языкам Граевскому учебный материал давался без труда, то его одноклассники из СССР просто терялись от обилия местоименных суффиксов, глагольных форм и совершенно чуждой русскому уху фонетики. Прекрасно знавший русский язык Граевский старался по мере сил помочь им продвинуться  в  изучении языка, и это не могло не способствовать тому, что между ним и несколькими советскими дипломатами установились приятельские отношения. Особенно сблизился Граевский с Валерием Осадчим — тогдашним резидентом КГБ  в  Израиле. Разумеется, свою причастность к этой организации Осадчий не афишировал, а числился скромным помощником торгового атташе советского посольства.

Именно с Осадчим Граевский совершенно случайно столкнулся спустя несколько месяцев после окончания ульпана  в  коридорах израильского МИДа. Если Граевского эта встреча совершенно не удивила (где же еще он мог столкнуться со знакомым дипломатом, как не  в  МИДе?), то на Осадчего она произвела немалое впечатление — он никак не ожидал, что новый репатриант, находящийся  в  стране менее года, может стать сотрудником МИДа. Разумеется, старые приятели разговорились, и Валерий Осадчий предложил Граевскому отметить его столь удачное трудоустройство  в  уютном ресторанчике  в  Яффо.

Граевский согласился, но как только они расстались, позвонил  в  ШАБАК, сообщил о предложении сотрудника советского посольства и спросил, что ему делать дальше.  В  ШАБАКе, разумеется, были прекрасно осведомлены, кем на самом деле является Валерий Осадчий.

— Вы правильно сделали, что приняли предложение этого человека, — ответили Граевскому. — Обязательно пойдите на встречу. Ну, а после нее напишите, пожалуйста, отчет, о чем вы говорили с господином Осадчим.

 В  назначенный день Граевский «обмыл» с Осадчим свое назначение на пост советника МИДа. На столе стояла запотевшая бутылка водки, дымилась среди тарелок с холодными закусками зажаренная на огне рыба, но когда пришло время писать отчет, Граевский понял, что писать ему,  в  сущности, не о чем — разговор между ним и Валерой носил самый невинный характер. Говорили о книгах, о женщинах, погоде и прочих пустяках и никакого даже намека на предложение о сотрудничестве со стороны советского дипломата не последовало.

Правда, расплатившись, он предложил Граевскому снова встретиться через две недели, но этим все и кончилось..

— Очень хорошо! — заметил сотрудник ШАБАКа, прочитав отчет Граевского, уместившийся  в  несколько строчек на тетрадном листе бумаги. — Пойдите на вторую встречу на назначенное вам место. И, само собой, не забудьте написать отчет!

Вторая встреча произошла  в  том же яффском ресторанчике и с тем же антуражем — ледяной водкой, рыбой и отличным мясным шашлыком. На этот раз Осадчий как бы невзначай перевел разговор на политику,  в  ходе которого выяснилось, что у него с Граевским немало общего во взглядах — оба они хотят, чтобы на Ближнем Востоке был мир и чтобы здешние политики не наделали каких-либо глупостей.

— А значит, — многозначительно добавил Осадчий, — нам с вами есть о чем поговорить не только сегодня, но и  в  будущем...

На третьей их встрече  в  ресторане Осадчий неожиданно сообщил Граевскому, что уезжает  в  Москву, но попросил его встретиться с его преемником — Виктором Калуевым. Разумеется, Граевский согласился и во время первой встречи Калуев попросил его составить «небольшую справочку» о ведущих израильских политиках и политических партиях.

— Видите ли, — сказал Калуев, — человек я тут новый,  в  местных реалиях пока не разбираюсь и был бы очень благодарен вам за эту помощь...

 В  ШАБАКе, узнав об этом, радостно потерли руки: русские явно приступали ко второму этапу вербовки агента. Понятно, что справка эта Калуеву была совершенно не нужна, так как он был прекрасно подготовлен к работе  в  Израиле. Но, давая это поручение Граевскому, он, во-первых, пытался проверить, насколько тот готов к сотрудничеству, а во-вторых, получить некий документ, с помощью которого Граевского потом можно было бы шантажировать.

Составив справку, Граевский показал ее своему боссу  в  ШАБАКе и, получив добро, передал ее Калуеву.

На следующей встрече Калуев протянул Граевскому 200 лир — немалые по тем временам деньги, равные зарплате среднего израильского рабочего.

— Это вам за ту отличную работу, которую вы проделали, — сказал он, — Признаюсь, я вам очень благодарен... У меня к вам только одна деликатная просьба: будьте добры, распишитесь вот здесь, что я вам передал эти деньги — вы же знаете, как у нас  в  Союзе следят за отчетностью.

Сделав вид, что он немного колеблется, Виктор Граевский поставил свою подпись под протянутой Калуевым ведомостью.

Оба понимали, что эта подпись означает согласие Граевского и  в  будущем выполнять различные просьбы своего тезки.

Единственное, чего не знал Калуев, — так это того, что  в  тот же вечер Граевский — опять-таки под расписку — сдал 200 лир бухгалтеру ШАБАКа.