ВОСПОМИНАНИЯ О «НОВОРОССИЙСКЕ»

БОРИС ГЕЛЬМАН

Гибель в Севастопольской бухте линкора «Новороссийск» — самая тяжелая катастрофа в советском военно-морском флоте. Совсем неожиданно на эту тему возник разговор в Москве с известным писателем.

В былые годы у меня была отдельная записная книжка с московскими телефонами почти на все буквы алфавита. За последние годы большинство номеров «улетучилось»: кого уж нет, а те — далече... Правда, и поездки в столицу России стали реже и короче. Собираясь на этот раз на международную историческую конференцию, я наметил в Москве встречу, к которой давно стремился. Адресат — Александр Гельман — один из самых известных советских, а ныне российских драматургов.

Справка. Александр Исаакович Гельман — лауреат Государственной премии СССР. Автор пьес «Протокол одного заседания» (фильм «Премия»), «Мы, нижеподписавшиеся», «Наедине со всеми», «Скамейка», «Зинуля», «Профессионалы победы». В течение 25 лет он — неизменный автор МХАТа им. А.П. Чехова. Его пьесы ставились на сценах более тридцати стран. Александр Гельман избирался народным депутатом Верховного Совета СССР. Он получил известность и как публицист, его очерки и эссе регулярно появляются в «Литературной газете» и «Московских новостях», в последние пять лет и в Интернете на сайте Gazeta.ru.

Для меня интерес подогревался тем, что мы земляки, происхождением из Бессарабии. И до 28 июня 1940 года жили под румынским гнетом, когда по пресловутому договору Молотова–Риббентропа мы оказались в границах СССР.

Нашему знакомству способствовала и фотография, сделанная в Севастополе в 1955 году. На ней изображена группа офицеров, среди которых можно узнать и А.И.Гельмана.

По телефону писатель высказал предложение встретиться на площади у памятника Пушкину. В предвечерний час он был узнан безошибочно. Александр Исаакович любезно предложил продолжить беседу за чашкой кофе.

Выяснить родственные корни нам не удалось. Писатель вспоминал свою воинскую службу, расспрашивал о Севастополе: как выглядит сегодня город, каково настроение жителей, сколько и какие корабли стоят у причалов.

Я спросил, почему его так интересует флот? И он поведал о своей службе в Севастополе. Когда Александр Гельман и еще трое выпускников Выборгского училища морской пехоты прибыли на Черноморский флот летом 1955 года, их неожиданно направили в караульный полк, где каждый получил в свое подчинение взвод новобранцев. А осенней октябрьской ночью город потряс взрыв — катастрофа на линкоре «Новороссийск». Огромная махина затонула в бухте вблизи берега, унесла жизни большого количества моряков. «Сколько именно, не знаю, — глухим голосом сказал Александр Исаакович. — Тогда называли что-то от ста до трехсот». Я поправил: сейчас установили — 611.

Александр Исаакович горестно вздохнул: вот сколько... И продолжал: тогда только начиналась «оттепель», лучи которой едва замерцали, но еще не грели. Фактически никакой информации о взрыве на «Новороссийске» в печати не было, но судя по тому, что хоронили моряков в течение нескольких дней и ночей на разных кладбищах Севастополя, потери были значительные. В городе ощущалось гнетущее настроение, люди мрачно молчали, шепотом распространялись самые невероятные слухи о причинах взрыва и гибели моряков, но никто не выражал своих чувств открыто, страх одолевал сильнее горя.

Молоденький лейтенант, холостяк, Александр Гельман питался где попало, в основном в столовках и кафе на Северной стороне, где располагалась воинская часть, в которой он служил. Запомнилось, как в грязных, тесных буфетах вечерами мужики пили, не чокаясь, за упокой погибших моряков, но даже пьяные держали язык за зубами. Возмущение не выходило наружу. А уж о том, чтобы с родными встретился глава государства, генсек КПСС, чтобы он просил прощения, выслушивал жесткие упреки, об этом просто речи не могло быть. Даже родители не получили возможность приехать попрощаться с сыновьями. «В ту пору мы, — говорил Александр Исаакович, — настолько привыкли, что все плохое, неприглядное прячется, умалчивается, что принимали происходящее безумие как должное. Ведь так было всегда, сколько мы себя помнили. Мы другой жизни не знали, нам другая жизнь даже не снилась. Я думал о «Новороссийске», когда случилась трагедия с «Курском», и посчитал нужным напомнить, в какой атмосфере происходила подобная трагедия более полувека назад, когда господствовали в стране страх и цензура. Вот коммунисты уже призывали вернуться к прежнему режиму, дескать, тогда армия и флот были в полном порядке и любимы народом. Каким народом? Тем, который ничего не знал о взрыве на «Новороссийске», о десятках других трагических инцидентах в армии и на флоте? Я был частицей того народа, времен гибели «Новороссийска», и являюсь частицей народа нынешнего, времен гибели «Курска». Сравнивая эти времена, могу сказать следующее. Дай Бог, чтобы наш флот не знавал больше никогда таких бедствий, таких страшных потерь, но не дай Бог, чтобы народ вернулся во времена, когда погибших моряков хоронили тайком, украдкой, не допуская к гробам матерей и священнослужителей!»

Александр Исаакович после этой фразы сделал протяжный глоток, рука с чашкой на минуту зависла. Продолжать ли трагическую тему? Все же решился...

— Трагедия «Курска» отразилась непосредственно сердечным приступом у севастопольской бабушки Ребекки Рувимовны Зусмановской. На атомоходе служил ее внук старший лейтенант Денис Кириченко. Его портрет в траурной рамке в те августовские дни 2000 года вывесили в клубе еврейской общины.

— Значит и среди подводников... — писатель поставил чашку на стол. — Возможно, и на «Новороссийске» служили наши соплеменники?

Я назвал несколько фамилий только среди награжденных посмертно. В их числе капитана 3-го ранга Ефима Матусевича, исполнявшего обязанности командира электромеханической боевой части. О нем на заседании правительственной комиссии адмирал флота Н.Г.Кузнецов сказал: «Все, что мог сделать Матусевич, он сделал».

— По-моему об этом мало кто знает...

Александр Исаакович сделал паузу.

— Сколько еще прекрасных имен забыто, затеряно, стерто.

Я открыл книгу «На огненных рубежах и фарватерах», изданную в Севастополе и предназначенную А.И.Гельману, и прочитал имена «новороссийцев»:

«Награждены Орденом Мужества:

Басин Александр Иосифович, Бахмутский Владимир Моисеевич, Вишневецкий Борис Иосифович, Друкер Исаак Израилевич, Золотарев Борис Михайлович, Коган Яков Борисович, Липкус Самуил Гершевич, Люберанский Николай Зиновьевич, Матусевич Ефим Михайлович, Москалюк Адольф Алексеевич, Писак Зюня Наумович, Поляк Михаил Соломонович, Страчунский Рафаил Львович, Шнейдерман Михаил Моисеевич, Эльберт Александр Иосифович. Все — посмертно.

Аронштейн Ефим Павлович, Гермидер Лев Вольфович (проживает в Израиле), Гримберг Семен Михайлович, Фельд Эдуард Борисович, Юффе Андрей Ефимович

Медалью «300 лет Российскому флоту»:

Кисляк Ефим, Лембриков Борис, Хононов Владимир (все живут в Израиле)».

Пусть запомнят эти имена.

Мы вернулись к теме Севастополя, и я напомнил о приближении юбилейной даты — 225-летия города, рассказал, как развернулись в центре строительные работы, как видно стремление власти «умыть и причесать» улицы вовсе не ради показухи. Видимо, готовятся и какие-то литературные издания в надежде, что откликнутся и знаменитые авторы. К слову, вспомнили драматурга М.М.Рощина, жившего в Севастополе в послевоенные школьные годы. «Михаилу Михайловичу я позвоню», — пообещал А.Гельман. Мы распрощались с надеждой, что Александр Исаакович и напишет о Севастополе, и навестит город своей лейтенантской юности.