РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ

Яков Басин

В Любани снесено здание синагоги, в которой работал один из крупнейших законоучителей ХХ в. раввин Моше Файнштейн.

В начале тридцатых годов прошлого столетия пограничный наряд задержал недалеко от Старобина подозрительного еврея, который объяснил, что он – раввин из Любани и добирается в Старобин, где живет и работает его отец, тоже раввин.

Документы у задержанного были в порядке, но на всякий случай его обыскали: границу, которая была совсем недалеко, надо было «держать на замке», отношения с «панской Польшей» были напряженные, и бдительность была главным политическим требованием момента.

Все было бы ничего, но в сумке у раввина обнаружили толстую пачку бумаг, исписанную непонятным языком. Объяснение, что это – результат его десятилетней работы по изучению Талмуда, пограничников не убедило: проверить достоверность этого факта невозможно; религия, как известно, опиум для народа; храмы, в том числе иудейские, по всей стране закрываются, и вообще, с этим мракобесием надо кончать. Так что – подальше от греха! И на глазах у потрясенного раввина рукопись – плод многолетнего вдохновенного труда – была уничтожена. Звали раввина Моше Файнштейн,   а  уничтоженная работа была развернутым комментарием к Иерусалимскому Талмуду. На восстановление текста у автора впоследствии ушла значительная часть второй половины жизни, проведенной в тысячах километров от родины.

Первые сорок лет жизни Моше провел в России и СССР, работая раввином в маленьких городах на юго-западе Белоруссии. Он и родился в одном из них – Узде, типичном еврейском местечке, в котором из двух с половиной тысяч жителей две тысячи были евреи. Произошло это седьмого числа месяца адара 5655 (1895 г.). Его отец, местный раввин Давид Файнштейн, был счастлив: сын появился на свет в тот же день, когда родился и когда умер великий Моше рабейну. Вариантов для выбора имени младенца не было. Сам Давид в свое время получил образование в Воложинской иешиве, сына же после обряда бар-мицвы далеко от себя отсылать не стал и поместил его в Слуцкую иешиву к своему другу Исеру-Залману Мельцеру, с которым в свое время вместе учился в Воложине.

Рабби Мельцер был не только крупным талмудистом своего времени, но и прекрасным педагогом. Но спустя год, в 1909 г. помощник Мельцера Песах Прускин основал новую иешиву в Шклове, и Моше отправился в этот город за ним. Время летело незаметно, и к 17 годам Моше завершил изучение Талмуда и свода законов Шулхан арух. В 1915 г. он вернулся в Узду. Отец, почувствовав, что в свои 20 лет Моше уже может начать самостоятельно работать, уступил ему свое место и переехал в Старобин, хотя город там был меньше Узды, да и евреев соответственно меньше (полторы тысячи).

Но дело было не в величине города и не в количестве еврейского населения,  а  в условиях для работы, и когда в 1920 г., после окончания Гражданской войны, Моше предложили возглавить общину Любани, где евреев было намного меньше, чем в Узде и Старобине, он немедленно согласился. Евреев там действительно было мало, но они составляли 90% всего населения городка,  а  две синагоги уже были зафиксированы в городских архивах в 1867 г. К тому же, Любань к этому времени уже была известна за границей как высококультурный еврейский центр. Славу ей принесли выходцы из этого города. Раввин Симха Асаф стал авторитетным исследователем в области еврейской философии и успел до эмиграции поработать раввином в Минске. Писатель и переводчик Рахель Фейгенберг опубликовала в Варшаве и Бухаресте свои книги о жизни евреев в России, о погромах и гибели еврейской культуры. Публицист Залман Эпштейн стал популярным автором новелл о жизни еврейских местечек, статей о творчестве Толстого и Тургенева,  а  его младший брат - лингвист Ицхак, эмигрировав в Эрец-Исраэль, разработал теорию преподавания иврита на иврите.

Становление советской власти на самом краю государства проходило с большими трудностями, и вместе со всеми евреями Моше пережил погромы в 1920 г., во время польской оккупации, когда в Любани погибло 84 еврея, и спустя еще год, когда во время похода Булак-Булаховича погибло еще более ста человек,  а  еврейские дома были подвергнуты страшному разграблению. Еврейское население начало покидать городок. Сначала, спасаясь от погромов, в большие города перебралось около 400 человек, но потом за евреев принялась новая власть, и переселение в столицы приняло массовый характер. Торговцы и кустари, составлявшие большинство еврейского населения, официально были признаны мелкобуржуазной средой и лишены всех гражданских прав. Так появилась огромная армия «лишенцев». Работоспособное населении «рвануло» туда, где были промышленные предприятия и можно было получить статус пролетария. Освободившиеся дома стали занимать крестьяне близлежащих деревень, и, хотя благодаря значительному числу беженцев число евреев в Любани к 1926 г. (год переписи населения) достигло 1031 человек, процент их в составе всего населения снизился до 47,7%.

Советская власть с первых же дней принялась за уничтожение религиозной жизни, и одна из двух синагог в Любани была почти сразу же закрыта. Из-за антирелигиозной пропаганды и разнузданной обструкции со стороны еврейских комсомольцев число молящихся резко сократилось. Была запрещена выпечка мацы в предпасхальные дни, стало опасно проводить религиозные обряды (обрезание, хупу, бар-мицву), была распущена община, приходилось тщательно скрывать место хранения свитков Торы.  А  после того, как власти ликвидировали микву и женщины утратили возможность совершать религиозные омовения после «нечистых» дней, Моше и его жена в течение шести лет не могли позволить себе интимную жизнь.

Перед угрозой ареста раввины стали покидать насиженные места - большинство уехало в Москву, Ленинград, Харьков, вели религиозную жизнь, находясь на нелегальном положении или работая дворниками, мелкими кустарями и ведя поистине нищенское существование. Некоторым удалось перебраться за границу, чаще всего тайно, с помощью контрабандистов. Среди них известные раввинские авторитеты Моше Соловейчик (Кисловичи), Хаим-Шлёма Ком (Речица), Мордехай Рабинзон (Бобруйск), Исер-Залман Мельцер (Слуцк). Все они увели с собой учеников иешив, которые возглавляли.

Моше Файнштейн остался: он не мог в трудный час покинуть свою паству. Именно в эти годы, испытывая нужду и огромные моральные страдания, он написал свой комментарий к Иерусалимскому Талмуду, тот самый, который был так жестоко и бессмысленно уничтожен чекистами. Но эта работа не прошла бесследно: оставаясь одним из немногих действующих раввинов и имея репутацию крупного знатока Талмуда, Моше вел оживленную переписку. Со всего Союза к нему шли письма с просьбой дать разъяснение тому или иному трудному месту в Писаниях,  а  иногда и просто дать совет о поведении в современном мире. Слава его стала распространяться далеко за границей. Много для этого сделали члены землячества, которое в 1923 г. организовали в США выходцы из Любани.

Но долго так продолжаться не могло, и в середине тридцатых годов власти уничтожили в Любани последний очаг иудаизма. В 1936 г. раввина Файнштейна выгнали из его маленькой квартирки при синагоге,  а  саму синагогу закрыли. Оставшуюся без крова над головой семью Моше приютил местный сапожник, огородив для нее место на кухне, у плиты.

По всей стране шли аресты священнослужителей. Брата Моше Мордхе, бывшего раввина Шклова, чью синагогу ликвидировали еще в 1930 г., арестовали, и спустя год, в 1937 г., расстреляли. Перед угрозой неизбежного ареста Моше Файнштейн принял единственно правильное решение: пока не разыгралась настоящая трагедия, надо покинуть эту страну. Он собрал все имеющиеся в семье деньги и отправился в Москву.

История эмиграции Моше Файнштейна могла бы стать сюжетом боевика. Еще существовало закрепленное первой советской конституцией 1918 года неравенство людей перед законом и уже была введена в 1932 году так называемая «прописка» – обязательная регистрация человека по месту его проживания и паспортная система учета городского населения. Незаметно выбраться из пограничной зоны и добраться до «столицы нашей Родины» человеку, который еще даже не перестал быть «лишенцем» и не имел права получить паспорт ( а  заодно продовольственных карточек, профсоюзного билета и других благ «самого свободного в мире общества»), ибо продолжал жить «на нетрудовые доходы», было делом фантастическим. Тотальный контроль государства за личной жизнью граждан, кажется, не позволял незаметно сделать ни одного лишнего движения, но миллионы людей все же находили выход даже из безвыходного положения. Не случайно же еще Салтыков-Щедрин писал в свое время, что «суровость российских законов с успехом компенсируется необязательностью их исполнения».

Объяснить отсутствие паспорта еще как-то можно было, назвав себя колхозником, которым паспорта не выдавали, чтобы исключить их бегство в города от голода и разрухи коллективизации, но как объяснить в поездах во время многочисленных проверок документов, зачем рядовой еврейский колхозник едет в Москву, было труднее. Спасла пронизавшая все советское общество коррупция. Деньги позволяли решить многие проблемы, которые в демократическом обществе даже возникнуть не могли, но которые, собственно, и поддерживали жизнь советских бюрократов. Так в кармане у Моше появилась справка, что он – колхозник и едет в столицу по неотложным делам своего колхоза.

Религиозная ситуация в Москве в это время было крайне напряженная: только что была закрыта последняя еврейская школа с преподаванием на идише (в Марьиной роще) и прошли очередные аресты среди представителей любавичского хасидизма, содержавших в стране сеть нелегальных хедеров и иешив. Из 18 синагог в городе осталось только 4. О кошерной пище можно было только мечтать. На состоявшихся выборах правления общины кандидатуры, представленные властями, были тайным голосованием забаллотированы, и теперь члены «двадцатки» ждали, какие репрессии их ждут за этот вызов, брошенный государству. Имя Моше Файнштейна, конечно же, было хорошо известно в раввинской среде, но, прибыв в город нелегально, Моше ставил под удар коллег, осмелившихся оказать ему помощь. Страх как огромная туча висел над головами людей, и было слишком мало тех, кому Моше мог довериться. Вот почему о том, что в Хоральной синагоге молится и читает книги известный раввин, знали единицы.

В Москве нашелся человек славянского происхождения, который (конечно же, не бесплатно) согласился приютить у себя беспаспортного еврея и рискнуть собственной свободой, не пойдя с ним в милицию за обязательной регистрацией. Моше целые дни проводил в синагоге и появлялся на квартире только для ночевки. В течение нескольких недель, проведенных в Москве, он питался только картофелем и водой. Но однажды случилось подлинное чудо. Засидевшись над Талмудом, он не заметил, как пролетело время и наступила ночь. Моше уговорил сторожа позволить ему переночевать на лавке в синагоге и на квартире появился только назавтра. Увидев постояльца, хозяин рассказал ему, что именно в эту ночь к нему нагрянули чекисты и, не застав «беспаспортного жильца», устроили до утра засаду. Отсутствие Моше спасло и его, и хозяина квартиры от многих лет лагерей. Пришлось срочно искать новое пристанище.

В конце концов, нашелся чиновник в милиции, который за крупное вознаграждение согласился выправить Моше Файнштейну и членам его семьи выездные документы – в 1936 г. это, оказывается, еще было возможно. Покидал страну рав Моше не без колебаний. Двадцать лет он провел, пытаясь пассивным сопротивлением помочь своей пастве сохранить национальное достоинство и религиозное чувство. Но в конце концов, и эти его скромные возможности были исчерпаны.

«Пока у меня была хотя бы малейшая возможность выполнять свою миссию, – говорил он уже в эмиграции, отвечая на вопросы корреспондента, – мне не хотелось оставлять огромную страну без галахического руководства. К тому же, я видел, что каждый раз, когда очередной раввин оставлял свой пост, в советских газетах писали: «наконец, и бывшему раввину такому-то открылся свет истины». Мне казалось, что этим публично оскверняется имя Б-га…  А  ирония судьбы заключалась в том, что большинство раввинов, пошедших на компромисс с властями, вскоре оказались в сибирских лагерях,  а  многим из тех, кто, вопреки всем опасностям, продолжал свое служение, в конце концов, удалось покинуть страну».

И все же, объясняя основную причину своего отъезда из СССР, Моше Файнштейн, чаще всего цитировал слова своего коллеги из Радуни, что под Гродно, Хафец Хаима: «Вы же знаете, что единственное место, где согласно еврейскому закону запрещено читать Тору, это туалет. Государство, где на всей территории запрещено читать Тору, похоже на туалет. Невозможно требовать от человека, чтобы он провел всю жизнь в таком месте».

В США Моше Файнштейн со своей семьей оказался в 1937 г. В 1943 г. он принял участие в «Марше раввинов» с требованием встречи с американским президентом и его вмешательства, которое могло бы остановить процесс уничтожения евреев Европы нацистами.

Авторитет Файнштейна был настолько велик, что он почти сразу по приезде возглавил одну из старейших на американском континенте иешив «Тиферет Иерушалаим», расположенную в самом центре Нью-Йорка, на Манхеттене. Почти полвека он занимался воспитанием будущих раввинов. Многие выпускники этой иешивы возглавили потом крупнейшие общины и сами готовили раввинов.

И это – самое удивительное в жизни Моше. Трудно даже себе представить, что раввин из крохотного еврейского местечка на окраине российской ( а  потом и советской) империи, оторванный от всего религиозного мира, постоянно испытывая тревогу за жизнь свою и своих близких, смог подняться до таких высот мысли. С течением времени он стал самым авторитетным законоучителем в США.

К нему обращались с вопросами по самых сложным вопросам, связанным с семейным правом и теми новациями, которая несла в себе цивилизация. Но все эти годы он был занят одной всепоглощающей страстью – созданием сборника галахических респонсов «Игерот Моше», которые могли бы ответить на большинство вопросов, возникающих у верующих.  А  таких вопросов и ответов на них (респонсов) у Моше Файнштейна скопилось за его долгую жизнь десятки тысяч. Они заняли восемь томов, вышедших еще при жизни автора, начиная с 1959 г.

В 1963 г. бывший раввин из маленького белорусского местечка Любань стал президентом Союза ортодоксальных раввинов и председателем Совета мудрецов Торы американского отделения Агуддат Исраэль.

Рабби Моше Файнштейн умер в 1986 г., в канун праздника Пурим. Ему шел девяносто второй год. После траурной церемонии в Нью-Йорке его тело было перевезено в Израиль и погребено на иерусалимском кладбище.

* * *

Сегодня в Любани проживает всего пять еврейских семей, и уже ничто не напоминает, что еще на рубеже ХХ века здесь было 96% еврейского населения, что, если бы не евреи, выходцы из Любани, никто бы в мире никогда не услышал об этом городе. И даже на надпись на памятнике жертвам нацизма ни одним словом не напоминает о том, что жертвы эти – евреи. Ни слова о еврейском наследии этого города (даже простого упоминания, что здесь когда-то жили евреи) не сказано и в двух очень красочно изданных краеведческих сборниках, вышедших в последнее время в республике.

В 1996 г. на здании бывшей синагоги, где работал и написал первый вариант своих респонсов один из крупнейших раввинских авторитетов мира Моше Файнштейн, появилась мемориальная доска в его честь – единственная в своем роде во всей Беларуси. В ее торжественном открытии приняли участие внучка великого раввина и руководители района. Любань могла бы стать местом паломничества ортодоксальных иудеев всего мира, как посещают сегодня Радунь, где жил и работал Хафец Хаим, но теперь уже не станет: синагога Моше Файнштейна в апреле 2009 г. снесена.