Расстреляны при невыясненных обстоятельствах

Мавр сделал свое дело...

осенью 1948 года, когда стало ясно, что образованный в мае Израиль, победив в войне за Независимость, не торопится стать еще одной советской республикой, Сталин решил покончить с Еврейским антифашистским комитетом.

Что последовало за решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 ноября 1948 года, хорошо известно. Начался один из самых мрачных периодов в истории советского еврейства, закончившийся только со смертью Сталина 5 марта 1953 года. В эти «черные годы» состоялись и кампания по борьбе с «безродными космополитами», и расстрел активистов ЕАК 12 августа 1952 года, и «дело врачей», едва не кончившееся массовой депортацией евреев из центральной части СССР...

Этим событиям посвящена обширная литература, но мы обратимся к предыстории создания ЕАК, поскольку этот период изучен значительно меньше, и его исследователям еще предстоит столкнуться с немалым числом удивительных загадок.

Одну из них мы и попробуем разгадать в этой статье.

Известно, что у руководства задуманного летом 1941 года "Еврейского антигитлеровского комитета" (таково было первоначальное название ЕАК) должны были стоять лидеры польской рабочей еврейской партии «Бунд» и одновременно члены исполнительного комитета Социалистического интернационала Хенрик Эрлих и Виктор Альтер.

«Дело Эрлиха-Альтера»

Идея создания различных антигитлеровских общественных организаций появились у Сталина уже в первые месяцы Великой Отечественной войны. Цель таких организаций – молодежной, женской, славянской, еврейской и др. – обеспечить международную поддержку борьбе Советского Союза с немецким агрессором. Еврейский антифашистский комитет оказался наиболее известным из них благодаря своей трагической судьбе.

На знаменитом радиомитинге «представителей еврейского народа», состоявшемся 24 августа 1941 года и транслировавшемся в США и другие союзные страны, выступали не только известные евреи С. Михоэлс, С. Маршак, П. Маркиш, И. Эренбург, но и русский академик П.Л. Капица.

Ни в одном выступлении не было ни слова сказано об организации какого-нибудь комитета или другой общественной организации советских евреев. Однако теперь можно сказать определенно, что планы создания подобного комитета уже активно обсуждались в то время руководством СССР. Такие намерения только окрепли в результате неожиданного успеха проведенного радиомитинга: в США, Великобритании, Мексике, Южной Африке, Палестине, Австралии и других странах появились благотворительные организации для помощи Советскому Союзу. В Соединенных Штатах было создано даже две таких организации: Комитет еврейских писателей, артистов и ученых возглавили Альберт Эйнштейн и классик еврейской литературы Шолом Аш,   а  Еврейский совет помощи России – адвокат Л. Левин.

Руководству Советского Союза стало ясно, что для влияния на антифашистское движение евреев разных стран недостаточно разовых акций,  а  нужен постоянный орган, который бы направлял и ускорял этот процесс. И первое, что необходимо было решить: кто возьмется такой орган создать и возглавить, кто обладает достаточной международной известностью и авторитетом, чтобы привлечь к антифашистской борьбе новые и новые круги еврейской общественности по всему миру. Оказалось, что такие люди в СССР есть, правда, они пребывали в тот момент в застенках НКВД и ожидали исполнения вынесенного им смертного приговора. Речь идет о Хенрике Эрлихе и Викторе Альтере, видных деятелях международного социалистического движения и руководителях польской рабочей еврейской партии «Бунд», арестованных советскими чекистами осенью 1939 года.

После вступления гитлеровских войск в Польшу Эрлих и Альтер по решению ЦК партии «Бунд» бежали в восточную часть республики, оккупированную Советским Союзом, ища там спасения от нацистов. Однако советская контрразведка давно охотилась за бундовцами, считая их опасными врагами государства, и через несколько дней после пересечения «границы обоюдных государственных интересов СССР и Германии» (так она именовалась в «Германо-советском договоре о дружбе и границе между СССР и Германией» от 28 сентября 1939 года) оба беглеца были арестованы: Эрлих – четвертого октября в Брест-Литовске, Альтер – неделей раньше в Ковеле.

В архиве ФСБ хранятся пять томов «Дела Эрлиха-Альтера», все с пометкой «Совершенно секретно. Хранить вечно». На обложке трех из них надпись: «Герш-Вольф Моисеевич Ерлих», два других озаглавлены «Виктор Израилевич Альтер». Первой из историков получила доступ к архивному делу в августе 1992 года Виктория Яковлевна Дубнова, живущая в Москве племянница Хенрика Эрлиха.

Эрлих был женат на Софье Дубновой, дочери знаменитого историка Шимона (Семена) Дубнова, убитого нацистами в декабре 1941 года в одной из акций по уничтожению рижского гетто. Софье Дубновой вместе с сыном Виктором удалось вовремя уехать в США, где она скончалась в 1986 году, успев отметить свой сто первый день рождения. В 1950 году она опубликовала воспоминания о своем великом отце.

Брат Софьи – Яков Семенович Дубнов – и был отцом Виктории, первой узнавшей о том, как погибли в застенках НКВД муж ее тети – Хенрик Эрлих – и его товарищ по партии Виктор Альтер. Виктория Дубнова по образованию физик, она окончила физфак МГУ в 1947 году. В последнее время она много занималась историей, и публикация архивных материалов о жизни и смерти Эрлиха и Альтера – ее несомненная заслуга.

В частности, стало ясно, что официальная версия властей, изложенная в ноте советского правительства от 23 февраля 1943 года, содержит явную ложь. Нота явилась ответом на письмо Альберта Эйнштейна и президента Американской федерации труда Уильяма Грина министру иностранных дел В.М. Молотову, в котором содержалась просьба об освобождении Эрлиха и Альтера. Чтобы прекратить подобные обращения и успокоить мировую общественность, советское правительство заявило, что арестованные польские деятели якобы призывали немедленно заключить мир с Гитлером, за что по приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 23 декабря 1941 года они в том же году были расстреляны.

На самом деле из архивных документов НКВД следовало, что Эрлих покончил жизнь самоубийством в тюремной камере 14 мая 1942 года,  а  Альтера расстреляли 17 февраля 1943 года в куйбышевской тюрьме, за неделю до того дня, когда посол СССР в США М. Литвинов озвучил ноту советского правительства о «предателях» из Польши.

Чекисты давно охотились за Эрлихом и Альтером, это видно из того факта, что в «Деле» есть протоколы четырнадцати допросов, проведенных в период с 31 декабря 1937 года по 19 июля 1938 года, т. е. задолго до их арестов. Допрашивались заключенные еврейского происхождения, которые были осуждены по стандартному обвинению тех лет: шпионаж по заданию польской разведки и ЦК «Бунда». Некоторые из допрошенных эмигрировали в двадцатые годы из Польши в СССР, другие, как Макс Кипер, Александр Хазин или Рубин Пинкус, всю сознательную жизнь жили и работали в Советском Союзе. Все свидетели в один голос показали, что к шпионажу в пользу Польши их склоняли Эрлих и Альтер.

Маховик «большого террора» в СССР уже раскручен до такой степени, что затрагивал и жителей соседних стран. Хенрик Эрлих и Виктор Альтер – еще свободные граждане независимой Польши,  а  в Советском Союзе на них уже ведется «дело» и собираются данные для будущего обвинительного заключения. За два года до фактического ареста подготовка к судебному процессу против двух ведущих «бундовцев» проводится настойчиво и целеустремленно. Протоколы четырнадцати допросов свидетелей по «делу Эрлиха-Альтера» подписал лейтенант НКВД Черемухин, который допрашивал впоследствии и самих обвиняемых.

Вся эта предварительная разработка будущих «врагов народа» велась в рамках так называемой «польской операции», ставшей составной частью «ежовщины», залившей страну кровью в 1937-38 годах.

«Враги народа»

Основная «вина» Эрлиха и Альтера в глазах советских властей состояла в их принадлежности «Бунду». Эта партия еврейских рабочих и ремесленников, ее полное имя звучит как «Всеобщий еврейский рабочий союз в Беларуси, Литве, Польше и России», была официально создана на съезде в Вильно в 1897 году. Партия стремилась внедрить в широкие массы еврейских трудящихся идеи марксизма. Религию и сионизм бундовцы отрицали и свято верили, что окончательное решение всех еврейских проблем наступит только тогда, когда капиталистический способ производства будет заменен на социалистический.

В первые годы своего существования «Бунд» был близок Российской социал-демократической рабочей партии, одно время даже входил в состав РСДРП. Однако Октябрьскую революцию 1917 года «Бунд» не поддержал и активно выступил против большевиков. Начиная с 1918 года деятельность «Бунда» фактически переместилась в Польшу, где он занял свое заметное место в пестром спектре политических партий, представлявших более чем трехмиллионное еврейское население страны.

К сионистам и религиозным еврейским партиям у «Бунда» не было никаких симпатий, но и ассимиляция считалась действием в пользу буржуазии. В то же время развитие еврейской культуры, литературы, языка приветствовалось и поощрялось.

В Польше «Бунд» нашел для себя благодатную почву для роста: если в 1921 году партия насчитывала пятьдесят тысяч членов, то в 1937 их стало уже сто тысяч. В 1927 году 50 % еврейских рабочих были связаны с «Бундом», в польских муниципальных советах они имели 378 представителей. Партия имела детские и юношеские организации: «Скиф» и «Цукунфт» («Будущее»). Звездным часом «Бунда» в Польше был так называемый «День протеста» 17 марта 1936 года, когда на демонстрацию против государственного антисемитизма, быстро поднимавшего голову в стране после смерти маршала Пилсудского, вышли по призыву партии не только еврейские рабочие, но и их польские товарищи.

В тридцатые годы роль «Бунда» на польской политической сцене стала особенно заметной. Государство все откровенней придерживалось антиеврейской линии поведения, беря пример с соседней нацистской Германии, где с 1935 года по так называемым Нюрнбергским законам евреи были исключены из числа граждан Третьего Рейха. Польское правительство уже не скрывало, что его целью является Польша, «свободная от евреев». Всеми мерами, дозволенными и недозволенными, евреев принуждали к эмиграции. В ход шли все средства – от дискриминации еврейских студентов университетов, которым запрещалось занимать места в аудитории, кроме специально выделенных, так называемых «скамей-гетто», до прямых погромов с убийствами ни в чем не повинных людей.

Рабочая еврейская партия не могла остаться в стороне и пыталась по мере сил подействовать на правительство. Однако все усилия были тщетны. Так, по поводу «скамей-гетто» руководство «Бунда» два раза встречалось с министром образования Светославским, но официальный ответ на запрос гласил: «Единственное, что могу посоветовать еврейским студентам – это прекратить протестовать против этого нововведения».

Правительство не скрывало своих целей. В 1939 году, незадолго до нападения немцев на Польшу и начала Второй мировой войны, в Кракове был арестован член «Бунда» Леон Файнер за «нетактичные высказывания в городском парламенте». Руководству партии представитель правительства Савицкий откровенно заявил, что освобождение Файнера зависит от согласия "Бунда" поддержать эмиграционную политику правительства, которое видит решение «еврейского вопроса» в отъезде из страны как можно большего числа польских евреев.

Широкое международное признание «Бунда» продемонстрировало празднование сорокалетия партии, которое отмечалось 13 ноября 1938 года. На торжественную партийную конференции прибыли 960 делегатов, представлявших 280 первичных организаций из разных частей Польши. Поздравления пришли из многих стран. Например, с юбилеем поздравили «Бунд» лидеры английской лейбористской партии Герберт Стенли Моррисон и Клемент Эттли.

Хенрик Эрлих и Виктор Альтер входили в Центральный Комитет польского «Бунда» с 1919 года, они представляли партию в различных национальных и международных комитетах и организациях, например, в Социалистическом интернационале. Помимо своей основной работы адвокатом, Эрлих возглавлял партийный орган печати – ежедневную газету «Фольксцайтунг» («Народная газета»). Деятельность Виктора Альтера концентрировалась в основном вокруг еврейского профсоюзного движения и организационных вопросах партийного строительства.

В Советской России «Бунд» официально самоликвидировался в 1921 году, однако бундовцы оставались в глазах Сталина непримиримыми врагами, подлежащими выявлению и уничтожению. Распространенным было тогда выражение «бундовское подполье». Поэтому судьба Эрлиха и Альтера с самого начала была предопределена, в какой бы роли ни собирался вождь их использовать: то ли в качестве подсудимых на открытом процессе, как Зиновьева, Каменева или Бухарина, то ли, из-за изменившихся отношений с Германией, в качестве временных помощников в создании нужного антифашистского комитета.

Показательно, что вслед за Эрлихом и Альтером НКВД арестовало еще девять членов ЦК польского «Бунда», как и многих других деятелей этой партии, оказавшихся в советской «зоне интересов» оккупированной Польши.

В следственных изоляторах

На следующий день после ареста Хенрика Эрлиха в Брест-Литовске следователи НКВД допросили трех свидетелей, жителей этого города и, по их словам, членов Коммунистической партии Польши (КПП). Их имена сохранились в протоколах допроса от пятого октября 1939 года: Иосиф Лихтенштейн, Израиль Давид Киршбаум и Израиль Зильбер. Судя по всему, именно они узнали и выдали Эрлиха сотрудникам НКВД на вокзале Брест-Литовска. Сам Эрлих знал, что за ним охотятся чекисты, но не стал и пытаться их обмануть: отказался переодеваться и сбрить выдававшую его бороду. Через две недели его перевели в Москву и поместили во Внутреннюю тюрьму НКВД на Лубянке.

Виктора Альтера арестовали в Ковеле 26 сентября 1939 года, где продержали почти два месяца,  а  потом 22 ноября перевели в тюрьму Луцка, откуда 9 декабря того же года доставили в Бутырский следственный изолятор НКВД, знаменитую Бутырскую тюрьму, которую в народе зовут «Бутырка».

Протоколы допросов свидетелей, как правило, содержат «подтверждения» преступной деятельности обвиняемых. Свидетели безропотно соглашаются с формулировками следователей. Так, допрошенные в Луцке пятого и седьмого декабря 1939 года трое молодых людей – Ханка Туркельтауб, Лайя Лайхтер и Моисей Зильберлихт – члены КПП, имевшие образование семь классов, рабочие местного завода, в один голос обвинили Виктора Альтера в том, что он «враг рабочего класса, противник Советского Союза и приверженец троцкизма».

Единственное исключение из общего правила представляют допросы Хаима Шницера, который, как и Эрлих с Альтером, бежал из оккупированной немцами части Польши в восточную часть, занятую войсками Советского Союза. Шницер категорически отвергал какую-либо преступную деятельность Эрлиха. Тогда следователь, ведший допрос Шницера, применил типичный для НКВД прием, сказав, что Эрлих дал показания об антисоветской деятельности самого Шницера. Но тот не стал отказываться от своих слов. В протоколе зафиксирован его лаконичный ответ: «Высказывание Эрлиха не соответствует действительности». На самом деле, никаких «обличений» со стороны Эрлиха не было и в силу его характера не могло быть.

О следствии по «делу» Эрлиха и Альтера мы знаем не только по протоколам из архива НКВД. Когда Эрлиха везли в тюремном вагоне из Москвы в Саратов, где должен был состояться суд, он узнал в одном из заключенных своего старого знакомого по партии «Бунд» Абрама Файнзильбера. Через десять лет Файнзильбер опубликовал свои воспоминания о той встрече в изданной на идише «книге-памяти» в честь Эрлиха и Альтера. Файнзильбер вспоминает, что на Лубянке Эрлиха «первый месяц держали в одиночной камере. Не было ночи, чтобы ему дали спокойно спать. Допросы продолжались от трех до восьми часов без перерыва. От него требовали, чтобы он сознался в своей предательской, антисоветской деятельности врага народа».

Но заключенный держался стойко, и тогда тактика следователей изменилась. Эрлиху предложили написать историю «Бунда» в Польше с 1918 по 1939 годы. Хенрик сначала категорически отказывался от этого предложения, но потом решил, что его правдивый рассказ об истории еврейского рабочего движения может когда-нибудь дойти до потомков. Сам он уже не верил, что выйдет живым из застенков НКВД, но считал, что наступит время, когда двери секретных архивов откроются, и его труд окажется не напрасным.

Каждый день его приводили в небольшую камеру, в которой стоял письменный стол со стопкой бумаги, чернильницей, пером и кружкой воды. Дверь камеры запиралась, и никто не мешал автору. В результате на свет появился уникальный исторический труд на 426 листах. Первый лист датирован 14 ноября 1939 года, последний – 28 мая 1941 года.

Работа велась под тщательным контролем НКВД, некоторые листы, трудные для чтения, перепечатывались на машинке, на многих есть комментарии, сделанные следователями либо людьми, стоявшими над ними: «ложь», «клевета» и т. п. Некоторые вопросы чекисты прямо ставили перед Эрлихом, например, отношение «Бунда» к Коминтерну, Советскому Союзу, пакту Молотова-Риббентропа...

Ответы Эрлиха на эти и другие вопросы мы обсуждать не будем, отметим только несколько его замечаний в связи с антиеврейской политикой польского правительства, ставшей особенно очевидной во второй половине тридцатых годов. Правительственная газета «Курьер Пораны», которую Ильф и Петров упомянули в романе «Золотой теленок», открыто призывала к нападениям на евреев, участвовавших в политической жизни. Эти призывы не остались незамеченными. На майской демонстрации 1937 года, организованной «Бундом», была взорвана бомба, в сентябре того же года нападению подверглась штаб-квартира партии. Эрлих отметил в своих воспоминаниях, что с начала 1938 года бундовцам стало невозможно получить разрешение на выезд за границу.

Вернемся в Москву, где почти два года следователи НКВД собирают материалы для суда над руководителями польского «Бунда». Стоит подчеркнуть, что хотя Эрлих и Альтер были единомышленниками и товарищами по партии, их манеры поведения на следствии и в суде разительно отличались. Как отмечалось всеми современниками, Хенрик Эрлих был высокообразованный, интеллигентный и милый в общении человек. Свою позицию перед следователями НКВД он пытался аргументировать, объяснить, старался убедить противников в своей правоте. Как заметил Файнзильбер в своих воспоминаниях, «товарищ Эрлих пытался просветить майора ЧК».

Напротив, прагматик Альтер с самого начала отказывался вести какие-либо дискуссии со своими мучителями. Часто он просто не отвечал на поставленные вопросы, особенно на те, где речь шла о знакомых ему людях. Два раза в ноябре 1939 года он объявлял голодовку на том основании, что его арест незаконен. Открыто объявлял свою цель: смертью прекратить эту непереносимую для него ситуацию. Тем самым уже с первых допросов Альтер выбил из рук следователей считавшееся сильным оружие: угрозу смертной казни. О бесстрашии Виктора и его наступательном поведении на допросах свидетельствуют и очевидцы, оказавшиеся вместе с ним в заключении.

Плоды эмансипации

Эрлих родился в Люблине в 1882 году. Его еврейское имя, данное от рождения, звучало так: Герш-Вольф, товарищи по партии звали его Хенрик,  а  в делах НКВД он фигурировал под именем Герш-Вольф Моисеевич. Он был на восемь лет старше своего товарища по партии: Виктор Альтер появился на свет в 1890 году в польском городе Млава (Mlawa).

И Эрлих, и Альтер выросли в тот период, когда Новое время властно вторгалось в традиционный уклад еврейской жизни.

Хотя к началу двадцатого века политическая эмансипация польских евреев еще не была завершена, представители именно этого национального меньшинства занимали ведущие позиции в экономике и финансах, несмотря на действующие ограничения в правах и сильные антисемитские предрассудки, распространенные в обществе. Например, из 26 крупных частных банков в Варшаве евреям принадлежало 18.

Родители обоих наших героев считались в Польше обеспеченными людьми: у Виктора Альтера отец был крупным торговцем деревом,  а  отец Хенрика Эрлиха владел мельницей. В отличие от Германии, где ассимиляция и вступление евреев в гражданское общество часто сопровождалось отходом от традиционной религии, в Восточной Европе, в частности, в Польше, позиции иудаизма держались незыблемыми. Оставались религиозными и отцы Хенрика и Виктора: оба придерживались хасидской ветви иудаизма, правда, Моисей Эрлих увлекся в конце своей жизни идеями ордена Бней-Моше, ставшего в определенной мере предтечей сионизма.

Образование детям, как положено в еврейских семьях, старались дать наилучшее. Хенрик Эрлих сначала посещал хедер – религиозную начальную школу, занимался с домашними учителями, закончил гимназию. Виктор Альтер тоже учился в гимназии, но из-за своего неуемного характера был исключен. Завершил он свое обучение в политехническом институте в бельгийском городе Льеже, став дипломированным инженером.

Хенрик Эрлих тоже получил высшее образование, но выбрал не техническую,  а  гуманитарную специальность – он изучал юриспруденцию в университетах Варшавы, Берлина и Санкт-Петербурга.

Оба довольно рано вступили в партию Бунд: Хенрик в 1903 году, когда ему было всего 21,  а  Виктор и того раньше – в пятнадцатилетнем возрасте он уже был членом юношеской секции Всеобщего союза еврейских рабочих и участвовал в школьной забастовке, после которой его исключили из гимназии.

В 1917 году Хенрик Эрлих оказался в революционном Петербурге, ставшем в феврале Петроградом. Наряду с адвокатской практикой он много и увлеченно занимался публицистикой, в ходе Февральской революции был избран членом Исполнительного совета Петроградского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Октябрьский переворот Эрлих осудил, твердо встав на позиции меньшевиков. На чрезвычайном съезде РСДРП (меньшевиков), проходившем 30 ноября – 7 декабря 1917 г. в Петрограде, Эрлих был избран членом ЦК партии.

Однако скоро Эрлих переехал в Польшу, где быстро стал одним из влиятельнейших политиков левого крыла еврейского рабочего движения.

Виктор Альтер тоже оказался в Варшаве после Первой мировой войны – он вернулся туда из Лондона, где работал на заводе сначала простым рабочим,  а  потом инженером. Несмотря на молодость, политическим опытом он обладал немалым: за его плечами уже была ссылка в Сибирь, откуда он бежал в Англию. В Варшаве Альтер занимался больше практическими делами: почти двадцать лет был членом муниципалитета города, членом совета еврейской общины, организатором еврейских профсоюзов. И вот теперь, летом 1941 года, оба руководителя «Бунда» томились в разных камерах следственных изоляторов НКВД в ожидании суда за свою антисоветскую и антифашистскую деятельность.

За антифашизм – к расстрелу!

Последний протокол, завершающий подготовку к судебному процессу, Виктор Альтер подписал 31 мая 1941 года. Обвиняемый категорически отвергал свою вину и требовал очной ставки со всеми свидетелями, которые дали против него показания. Кроме того, он просил допросить по его делу Ванду Василевскую, писательницу и видного члена Польской социалистической партии, известную своими симпатиями к Советскому Союзу. Ванда Василевская хорошо знала Альтера и Эрлиха и готова была за них поручиться. Однако все прошения Альтера были следствием отклонены: вина обвиняемого полностью доказана,  а  свидетели сами уже осуждены и недоступны для очных ставок.

Судебный процесс по делу Виктора Альтера начался 20 июля 1941 года в Москве, через четыре недели после нападения Гитлера на Советский Союз. Дело слушалось на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР, являвшейся главным военным трибуналом страны. Заседание под председательством корвоенюриста Александра Моисеевича Орлова, проходило в здании коллегии на улице Двадцать пятого Октября (ныне Никольская улица), дом 23, как раз за памятником первопечатнику Ивану Федорову. В этом здании в тридцатых и сороковых годах проходили тысячи судебных процессов, осуждены и приговорены к смерти десятки тысяч людей, большей частью невиновных и оклеветанных.

В заключительном слове обвиняемый Альтер не признал себя виновным, но останавливаться на существе дела не стал. Вместо этого он обратился к суду с неожиданной просьбой,зафиксированной в судебном протоколе. Виктор Альтер объявил трибуналу, что в тюремной камере он размышлял над одной научной проблемой по физике, которая может иметь прикладное значение. Он хотел бы свои результаты передать Советскому Союзу, но работа еще не совсем закончена. Поэтому он просит суд дать ему четыре-пять дней, чтобы завершить важный для СССР научный труд.

Военная коллегия Верховного суда СССР просьбу Альтера проигнорировала,  а  его самого приговорила к смертной казни через расстрел. Не зря же следствие велось почти два года! Другой приговор в этом здании был редкостью. Что касается «открытия» в области физики, то о нем нет информации в «деле» Альтера. Может быть, оно было послано на экспертизу в Академию наук и хранится в его архивах? Подобное случалось, о чем свидетельствовал Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ».

Хенрика Эрлиха судили через несколько дней после Альтера, но сам процесс проходил не в Москве,  а  в Саратове. Обвинительное заключение Эрлих получил 24 июля 1941 года, через четыре дня после суда над Альтером. Судил Эрлиха тоже военный трибунал, только рангом пониже – он относился к войскам НКВД. Приговор, естественно, тоже был «по высшей мере», т. е. расстрел.

За какие преступления могли советские суды летом 1941 года, когда на всех фронтах шли тяжелейшие бои с наступающими гитлеровскими войсками, приговорить подсудимых к высшей мере наказания – расстрелу? Сейчас в это трудно поверить, но в вину Эрлиху и Альтеру ставилась антигитлеровская пропаганда и, в частности, критика пакта Молотова-Риббентропа. Эти обвинения были выдвинуты «польским шпионам» еще при их аресте в сентябре-октябре 1939 года, когда Германия считалась союзником СССР,  а  Польша числилась в числе злейших врагов. И хотя к лету сорок первого положение кардинально переменилось, инерционная судебная машина не удосужилась изменить формулировки обвинений.

Хотя к так называемому «соглашению Сикорского-Майского», подписанному 30 июля 1941 года в Лондоне председателем польского правительства генералом Владиславом Сикорским и послом СССР в Великобритании Иваном Михайловичем Майским прилагался Протокол следующего содержания:

«Советское Правительство предоставляет амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях, со времени восстановления дипломатических сношений». Результатом амнистии должно было стать освобождение из тюрем, лагерей ГУЛАГ и лагерей военнопленных, ссылок и спецпоселений более трехсот тысяч польских граждан. Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии польских заключенных был опубликован 12 августа 1941 года.

Однако реальное освобождение для многих наступило нескоро. Для героев нашего рассказа – Хенрика Эрлиха и Виктора Альтера – речь поначалу шла вообще не об амнистии,  а  об отмене смертного приговора, исполнения которого следовало ждать со дня на день. Отметим совпадение некоторых дат. Соглашение Сикорского-Майского было подписано на следующий день после начала процесса против Эрлиха в Саратове.  А  указ об амнистии польских граждан опубликован через десять дней после вынесения приговора Хенрику Эрлиху. Такая близость по времени этих событий дает основания думать, что судьба известных миру польских заключенных не могла рассматриваться советским руководством в отрыве от развития советско-польских отношений на государственном уровне. Не говоря уже о возможных планах использования этих заключенных в большой политической игре, где на кону стояла победа над фашизмом.

Судя по всему, сразу расстреливать важных политических заключенных, Сталин не собирался. Поэтому оба приговора были вскоре отменены и заменены более мягкими: тюремным заключением сроком на 10 лет.

Характерно, что приговор Альтеру, вынесенный Военной коллегией Верховного суда СССР в Москве, не мог быть обжалован, в отличие от приговора Эрлиху, вынесенного в Саратове.

Вот почему в деле Альтера есть протест на вынесенный приговор со стороны «надзирающей стороны». Этот протест поступил через два дня после заседания Военной коллегии и рассмотрен 22 июля 1941 года вышестоящей инстанцией – Пленумом Верховного суда СССР. Пленум удовлетворил просьбу протестующего «надзирателя» и, как мы знаем, заменил расстрел десятью годами тюремного заключения.

Читатель, знакомый с реалиями «Большого террора» тридцатых годов и знающий имена главных палачей, осуществлявших основные «чистки», очень удивится, услышав имя человека, написавшего протест против смертной казни Виктора Альтера. Это имя однозначно показывает, что решение о смягчении наказания принято на самом верху, т. е. самим Сталиным. Ибо человека, протестовавшего против смертного приговора Альтеру, звали Василий Васильевич Ульрих. Он с 1926 года занимал пост председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, являясь одновременно заместителем председателя Верховного суда. Ульрих был председателем на всех громких политических судебных процессах. Скорость, с которой неслась карательная машина под управлением Ульриха, видна из следующих данных: за период с 1 октября 1936-го по 1 ноября 1938 года Военная коллегия Верховного суда в качестве суда первой инстанции рассмотрела дела на 36 906 человек, из них 25 355 были приговорены к расстрелу.

И вот такой человек, чья профессия и, можно сказать, призвание состояли в вынесении смертных приговоров, вдруг требует расстрельную статью заменить более мягкой!

С саратовским приговором было проще. Смертную казнь в отношении Эрлиха отменила Военная коллегия, заседавшая под председательством того самого корвоенюриста Орлова, который вел процесс против Альтера.

Возможно, все эти тонкости не очень интересовали осужденных, когда они 27 августа узнали о том, что приговор изменен. Главное, что им оставлена жизнь, хотя десять лет предстояло провести в тюремной камере. Известие об отмене смертного приговора пришло через две недели после Указа об амнистии польских заключенных и через три дня после радиомитинга представителей еврейского народа.

Но замена расстрельного приговора более мягким была только частью той игры, которую вели органы НКВД с лидерами польского «Бунда». Следующим шагом стало предложение сотрудничества в обмен на полное освобождение. По дошедшим до нас воспоминаниям Эрлиха, предложение исходило от самого Берии, лично присутствовавшего на некоторых допросах. От такого предложения трудно было отказаться, тем более, сотрудничество с СССР теперь означало совместную борьбу с ненавистным фашизмом. И двенадцатого сентября 1941 года сначала Хенрик Эрлих,  а  на следующий день и Виктор Альтер были освобождены и из тюремных камер. Вместо этого им предоставили шикарные апартаменты престижной гостиницы «Метрополь».