Расстреляны при невыясненных обстоятельствах

Окончание. Начало в № 20 (207)

Из тюремных камер – в номера-люкс

Гостиница «Метрополь» с первых лет советской власти служила резиденцией для высокопоставленных партийных и государственных чиновников. Ее даже называли «Вторым Домом Советов» вслед за «Первым Домом» – гостиницей «Националь». В роскошных номерах «Метрополя» жили видные большевики Георгий Чичерин, Николай Бухарин, Владимир Антонов-Овсеенко. Номер-люкс гостиницы долгие годы предпочитал своей московской квартире Василий Васильевич Ульрих, приложивший свою руку к «делу» Альтера.   А  теперь бывшие подсудимые руководимых им военных трибуналов оказались близкими соседями председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР.

Блаженствовать после тюремных нар в изысканных номерах одного из известнейших московских домов недавним заключенным долго не пришлось: они сразу включились в работу по созданию «Еврейского антигитлеровского комитета» (ЕАГК). Их деятельность курировал капитан НКВД В. А . Волковысский, который ранее вел следствие по «делу Эрлиха-Альтера». Одновременно Волковысский являлся офицером связи между советскими властями и генералом Андерсом, формирующим на территории СССР польскую армию. Помощник Волковысского капитан Хазанович организовал встречи с известными советскими евреями: С. Михоэлсом, П. Маркишем и др.

В результате долгих и страстных обсуждений родился меморандум Сталину с предложением создать Еврейский антигитлеровский комитет. Меморандум начинался словами: «Никогда еще не стояло цивилизованное человечество перед такой опасностью, как сегодня. Гитлер и гитлеризм стали смертельной угрозой для всех достижений человеческой культуры, для независимости всех стран, для свободы всех народов».

В преамбуле профессионально составленного документа (юрист Эрлих понимал в этом толк) содержалось требование национального освобождения и социальной справедливости для всех народов оккупированной немцами Европы. Чувствовалось, что меморандум писали убежденные социалисты-интернационалисты, для которых проблемы национальных меньшинств близки и злободневны.

Авторам меморандума хотелось бы, чтобы освобожденная от нацизма Европа управлялась демократами и социалистами. Еврейский антигитлеровский комитет, который они предлагали создать, должен был помочь добиться этой цели скорейшим путем.

Меморандум включал программу из семи пунктов, определявших задачи и структуру нового комитета,  а  также порядок взаимодействия с евреями других стран, прежде всего, из Северной Америки. Руководство ЕАГК должно было состоять из десяти человек, семь представляли бы евреев из оккупированных нацистами стран, плюс еще по одному от Советского Союза, Великобритании и США. В состав Президиума комитета должны были входить три члена, среди них председатель Хенрик Эрлих и секретарь Виктор Альтер. Заместителя председателя предстояло избрать из советских евреев, предположительно им должен был стать Соломон Михоэлс.

Для организационной работы за рубежом предполагалось направить Хенрика Эрлиха в Лондон, где располагалось польское правительство в изгнании, Виктор Альтер должен был лететь в Нью-Йорк, еще одного представителя комитета организаторы собирались тайно переправить в оккупированную немцами Польшу, чтобы вести там работу с польскими евреями.

Почетными членами Президиума ЕАГК должны были стать представитель советского правительства, послы США, Великобритании и Польши в СССР,  а  также знаменитые ученые, деятели искусства, хозяйственные руководители из Советского Союза и других стран.

Согласованный с НКВД текст меморандума с сопроводительной запиской Берии был отправлен вождю в начале октября, и увлеченные новым заданием Эрлих и Альтер продолжали, не дожидаясь ответа из Кремля, работать над проектом ЕАГК.

В октябрьские дни 1941 года Москва переживала самые трудные военные дни – немцы подошли к столице СССР, угрожая со дня на день ее захватить. К 6 октября под Вязьмой и Брянском Красная Армия потеряла почти полмиллиона бойцов, попавших в окружение, что катастрофически ослабило силы обороны. Москва стала готовиться к всеобщей эвакуации. По заданию Государственного комитета обороны 8-10 октября началось минирование 119 военных предприятий и особо важных зданий, чтобы взорвать их перед приходом врага. Днем 15 октября на заседании Политбюро было принято решение об эвакуации правительства в Куйбышев. Эвакуация должна была начаться уже вечером того же дня, Сталин должен был оставить Москву назавтра. Самым страшным днем стало 16 октября, когда бегство из столицы стало массовым и бесконтрольным. И хотя Сталин после твердого обещания Жукова отстоять Москву, не поехал в Куйбышев и остался в Кремле, вся городская и партийная власть в городе бросила все на произвол судьбы и позорно бежала на Восток. В столирили хаос и безвластие.

Можно ли было надеяться, что в такой сложной, можно сказать, критической обстановке Сталин будет заниматься созданием каких-то антифашистских комитетов? Да, факты дают на этот вопрос однозначно утвердительный ответ. Именно 5 октября 1941 года был создан Всеславянский комитет (председатель — генерал-лейтенант  А .С. Гундоров) для установления связи с движением Сопротивления в славянских странах, с зарубежными прогрессивными славянскими организациями и общественными деятелями. Этому комитету предназначалась роль, очень похожая на ту, для которой создавался ЕАГК. Но, видно, либеральный и демократический дух меморандума Эрлиха и Альтера не устраивал Сталина. Мешал, наверно, и огромный международный авторитет лидеров Социнтерна, делавший их трудно управляемыми из Москвы. Поэтому вождь не торопился принимать решение по предложению польских бундовцев.

Так и не дождавшись ответа из Кремля, Эрлих и Альтер вместе с правительственными чиновниками и дипломатическим корпусом эвакуировались в Куйбышев, где недавно освобожденные польские заключенные снова оказались в центральной гостинице города, зарезервированной для важных иностранцев. Работа над созданием ЕАГК продолжалась с необыкновенной энергией, как будто за плечами обоих деятелей Социнтерна не было двух лет следственных изоляторов и недавно отмененного смертного приговора.

Опасная тема

В Куйбышеве польские социалисты-бундовцы установили тесные контакты с послами Великобритании и Польши в СССР – сэром С. Крипсом и проф. С. Котом. Осенью 1941 года польское правительство в изгнании больше всего было озабочено освобождением всех интернированных и пленных польских граждан, пребывавших к тому времени в ссылке или в лагерях ГУЛАГа. Поэтому генерал Сикорский, возглавлявший польское правительство в Лондоне, через своего посла в СССР С. Кота просил Эрлиха и Альтера помочь с розысками польских военнослужащих, оказавшихся в 1939 году в заключении. Похоже, поляки сами не подозревали, какую взрывоопасную и болезненную для обеих сторон тему они затронули. Да и Эрлих с Альтером вряд ли взялись за это поручение, если бы представляли, какая страшная судьба была уготована пленным офицерам.

Дело в том, после захвата Восточной Польши советскими войсками осенью 1939 года в плену оказалось от 250 до 500 тысяч польских граждан. Власти не знали, что делать с таким огромным количеством заключенных. Часть из них, жителей присоединенных областей Польши, распустили по домам, около 40 тысяч, живших на территориях, контролируемых гитлеровцами, передали Германии. Большая группа пленных поляков отправилась на лесоповал в Сибирь, другая строила автомобильную дорогу Минск-Москва вплоть до 47-го километра. Членов семей пленных и интернированных лиц депортировали весной 1940 года на спецпоселения в Сибирь и Северный Казахстан. Среди поляков, попавших в заключение, были известные люди: будущий премьер-министр Израиля Менахем Бегин, будущий президент Польши Войцех Ярузельский... Генерал Владислав Андерс, которому в 1941 году будет поручено возглавить «польский корпус» для борьбы с фашистами, был взят в плен советскими войсками и содержался во внутренней тюрьме Лубянки.

Самую опасную с точки зрения советских властей категорию пленных поляков составляли офицеры, сотрудники польской жандармерии и полиции,  а  также политически активные люди, требовавшие освобождения своей страны. Их разместили по трем лагерям – Осташковском (Калининская область), Козельском и Старобельском (под Харьковом). В этих трех лагерях содержалось 14 700 человек. В тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии находилось еще примерно 11 тысяч гражданских заключенных – бывших помещиков, фабрикантов, чиновников, считавшихся врагами советской власти. Всех этих людей, составлявших цвет польской нации, руководство СССР решило уничтожить без суда и следствия.

Как показали дальнейшие события, это оказалось огромной политической ошибкой, что стало ясно руководству СССР уже через год. Но весной 1940 года, когда независимой Польши более не существовало,  а  нацистская Германия все еще числилась в числе друзей-союзников СССР, казалось, что это самый простой способ навсегда обезглавить польскую нацию и лишить ее последней надежды на воссоздание своей страны. Идея уничтожения польских офицеров и политически активных лиц исходила от наркома внутренних дел Лаврентия Берии. В докладной записке от 3 марта 1940 года он обосновывал свое предложение тем, что «все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти». На докладной есть подписи, указывающие на согласие Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна, отдельно на полях отмечается, что Калинин и Каганович «за».

На основании этой докладной Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1940 года приняло решение о расстреле 25 700 польских граждан.

Расстрелы происходили в разных местах, наиболее известным из которых оказался Катынский лес в Смоленской области, что дало общее название этому преступлению: «Катынский расстрел».

Советский Союз более пятидесяти лет официально отрицал причастность НКВД к катынскому расстрелу. Вопрос же о пропаже тысяч польских офицеров встал менее чем через год: 3 декабря 1941 года состоялась встреча Сталина и Молотова с главой польского правительства в изгнании генералом Сикорским и недавно освобожденным из Лубянки генералом Андерсом. В своей книге воспоминаний «Без последней главы» Владислав Андерс приводит следующий диалог между главами двух государств:CИКОРСКИЙ: Я заявляю вам, господин президент, что ваше распоряжение об амнистии не выполняется. Большое количество наших людей, причём наиболее ценных для армии, находится ещё в лагерях и тюрьмах.

СТАЛИН (записывает): Это невозможно, поскольку амнистия касалась всех, и все поляки освобождены. (Последние слова адресованы Молотову. Молотов поддакивает).

СИКОРСКИЙ: У меня с собой список, где значится около 4 000 офицеров, вывезенных насильно и находящихся в данный момент в тюрьмах и лагерях, и даже этот список неполон, потому что содержит лишь те фамилии, которые названы по памяти. Я поручил проверить, нет ли их в Польше, с которой у нас постоянная связь. Оказалось, что там нет ни одного из них; так же, как и в лагерях военнопленных в Германии. Эти люди находятся здесь. Ни один из них не вернулся.

СТАЛИН: Это невозможно. Они убежали.

АНДЕРС: Куда они могли убежать?

СТАЛИН: Ну, в Маньчжурию.

Понятно, что Сталину было крайне неприятно так неуклюже изворачиваться от прямых вопросов Сикорского. Но он бы попал в еще более щекотливое положение, если бы правда о случившемся в атынском лесу стала известна миру. Поэтому любая попытка разобраться в судьбах польских заключенных пресекалась на корню. То, что Эрлих и Альтер взялись за поручение Сикорского, переданное С. Котом, стало известно вождю от приставленных к полякам наблюдателей от НКВД. Своей политической наивностью бундовцы фактически подписали себе второй смертный приговор. На этот раз – окончательный.

От неприятной темы пропавших польских офицеров Сталин охотно перешел к новой. Благо в ней у него с польскими собеседниками не было разногласий. Разговор пошел о евреях,  а  в негативном отношении к ним за столом переговоров царило полное согласие.

Вот фрагмент полной стенограммы переговоров, приведенной в воспоминаниях Андерса:

АНДЕРС: Я полагаю, что в моем распоряжении будет около ста пятидесяти тысяч человек, но среди них много евреев, не желающих служить в армии.

СТАЛИН: Евреи плохие солдаты.

СИКОРСКИЙ: Среди евреев, вступивших в армию, много торговцев с черного рынка и контрабандистов. Они никогда не будут хорошими солдатами. В польской армии мне такие люди не нужны.

АНДЕРС: Двести пятьдесят евреев дезертировали из военного лагеря в Бузулуке, когда поступили ошибочные сообщения о бомбардировке Куйбышева. Более пятидесяти евреев дезертировали из Пятой армии перед раздачей оружия.

СТАЛИН: Да, евреи плохие солдаты.

И хотя разговор о «бежавших в Манчжурию» польских офицерах в тот раз больше не поднимался, Сталин понял, что оставить на воле Эрлиха и Альтера, значило подвергать себя страшной опасности: тайна Катыни не должна была открыться миру. К этому моменту положение на фронтах стало не таким критическим, как было в октябрьские дни. Наступление немцев под Москвой было отбито, и надобность в еще одном антигитлеровском комитете перестала быть такой острой. Во всяком случае, во главе такого комитета должны были стоять свои послушные люди,  а  не привыкшие к хоть и урезанной, но все же западной демократии польские бундовцы. Они же должны были исчезнуть с политической сцены навсегда. Короткий период воли для Эрлиха и Альтера закончился, их дни были сочтены.

Вечером того же дня 3 декабря, когда Сталин и Молотов встречались с польскими генералами, Эрлиху и Альтеру позвонил их куратор из НКВД капитан Хазанович. Он сообщил, что долгожданный ответ от Сталина на октябрьский меморандум, наконец, получен из Москвы, так что польские товарищи могут с ним завтра ознакомиться в управлении НКВД по Куйбышевской области.

Заключенные N 41 и N 42

На следующий день, т. е. 4 декабря 1941 года, польские товарищи, так и не ставшие официально руководителями еще не созданного Еврейского антигитлеровского комитета, отправились в управление НКВД, откуда больше не вернулись. Наивные идеалисты, за два года пребывания в СССР они так и не привыкли к сталинским методам обращения с соратниками, которые в одну минуту могут стать «врагами народа». Вместо ответа вождя им показали ордер на арест, подписанный Лаврентием Берия, и препроводили во внутреннюю тюрьму, где разместили в одиночных камерах под номерами 41 и 42. С этого момента имена особо опасных заключенных исчезли из служебной переписки советских чекистов. Виктора Альтера и Хенрика Эрлиха стали называть по номерам их камер: заключенный N 41 и заключенный N 42 соответственно.

Для внешнего мира видные деятели польского и мирового рабочего движения просто исчезли без следа. Попытка польской делегации, еще находившейся в Москве, связаться с ними по телефону не удалась: как назло связь не работала.

Чтобы прекратить дальнейшие расспросы, пятого декабря, т. е. на следующий день после повторного ареста руководителей польского Бунда, послу Польши в СССР С. Коту была вручена официальная нота советского правительства, в которой Эрлих и Альтер обвинялись в том, что действовали как «германские агенты».

Посол Польши в СССР Станислав Кот вспоминал о своем разговоре с Андреем Вышинским, бывшим генеральным прокурором СССР,  а  с 1940 года заместителем Молотова по наркомату иностранных дел.

Разговор состоялся в середине 1942 года перед отъездом Кота из Москвы. Посол предупредил Вышинского, что известие о состоявшемся аресте Эрлиха и Альтера вызовет сильное возмущение в американских профсоюзах и среди многочисленных еврейских организаций США. На это бывший главный обвинитель на знаменитых открытых судебных процессах тридцатых годов спокойно ответил: «Документально установлено, что оба арестованных работали на Германию». Пораженный посол назвал абсолютно невероятным, чтобы евреи, занимавшее такое положение, были немецкими агентами, учитывая к тому же звериный гитлеровский антисемитизм. На что Вышинский, не моргнув глазом, возразил: «Но ведь доказано, что и Троцкий был немецким агентом». На это у Станислава Кота просто не нашлось, что возразить.

Больше ни на какие вопросы из-за рубежа о судьбе арестованных советские власти не отвечали. Буквально через несколько дней после ареста польских евреев положение на фронтах Второй мировой войны радикально изменилось в пользу СССР: пятого и шестого декабря Красная армия перешла в контрнаступление под Москвой, нанеся немецким войскам первые поражения и развеяв миф о непобедимости Вермахта,  а  седьмого декабря в войну против гитлеровской Германии вступили Соединенные Штаты Америки. Положение Советского Союза перестало быть таким критическим, как летом и особенно в начале осени 41-го.

Срочной необходимости в Еврейском антигитлеровском комитете уже не было,  а  заключенные под номерами 41 и 42 никак не могли понять причину ареста и передавали тюремным властям для отправки в Москву одно письмо за другим. Согласно Леону Ленеману, на письме из Куйбышевской тюрьмы Сталин собственноручно поставил резолюцию: «Расстрелять обоих».

Правда, расстрелять заключенного N 42 чекисты не успели: сломленный коварством Сталина, так и не понявший, за что его арестовали, шестидесятилетний Хенрик Эрлих впал в депрессию и повесился на оконной решетке своей камеры 14 мая 1942 года.

Виктор Альтер ничего не знал о судьбе своего старшего товарища и продолжал добиваться от своих мучителей причин своего ареста. Он тоже искал смерти и даже просил у тюремного врача яду. Об этом было немедленно доложено Берии, и за Альтером усилилось наблюдение, чтобы он не повторил поступок Эрлиха. Ровно девять месяцев и три дня пребывал Виктор Альтер под усиленным контролем чекистов, пока руководство СССР не решило поставить в его деле точку: Альтера расстреляли 17 февраля 1943 года в куйбышевской тюрьме НКВД, в которой он провел чуть больше года и двух месяцев. После казни заместителю Берии В.Н. Меркулову было доложено: «Все документы и записи, относящиеся к арестованному № 41, изъяты. Вещи сожжены». Для властей было важно спрятать все улики этого дела, ибо на участившиеся запросы со стороны известных иностранцев о судьбе Эрлиха и Альтера было решено ответить еще одной нотой советского правительства, теперь уже от 23 февраля 1943 года. Ноту подписал народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов. В ней сообщалось, что оба польских бундовца после освобождения из тюрьмы летом 1941 года снова занялись антисоветской деятельностью, на этот раз в пользу гитлеровской Германии. Они, якобы, призывали Красную Армию остановить кровопролитие и заключить сепаратный мир с нацистами. За что и были расстреляны еще тогда, в далеком 41-м.

Американский писатель и журналист Морис Хиндус (Maurice Gerschon Hindus, 1891-1969), рожденный в России и проведший три военных года в Москве как корреспондент нью-йоркской газеты «Геральд Трибюн», написал в 1954 году книгу «Кризис в Кремле», в которой есть такие строчки по поводу ноты советского правительства о казни Эрлиха и Альтера: «Как мог Молотов поверить, что ему удастся хоть кого-то в Америке убедить в том, что еврейские социалисты, постоянно боровшиеся

против фашизма, вдруг станут союзниками Гитлера? С какой стати иностранцы станут взывать к Красной Армии прекратить сражения и заключить мирный договор с Гитлером, который удерживал в своих руках в тот момент гигантские территории России? Эти вопросы подтверждают только полнейшую неосведомленность Молотова, его абсолютное непонимание американской психологии или презрительное равнодушие к тому, что американцы думают о его лживом заявлении».

Пожалуй, Хиндус недооценил хитрость Сталина и его окружения: момент для выступления с такой нотой, содержавшей заведомую дезинформацию, был выбран на редкость удачно. В начале февраля 1943 года победно завершилась грандиозная Сталинградская битва, авторитет Советского Союза в мире вырос небывало, и западные правительства не хотели ссориться с Москвой из-за двух польских заключенных. По просьбе Рузвельта американские профсоюзы отменили уже готовящийся митинг в поддержку Эрлиха и Альтера, и даже У. Грин, который вместе с  А . Эйнштейном обращался к Молотову с просьбой об освобождении арестованных польских евреев, просил Бунд прекратить антисоветские демонстрации и протесты. И американцы, и другие западные союзники вынуждены были сделать вид, что верят советскому правительству.

Так Хенрик Эрлих и Виктор Альтер, бескомпромиссные бойцы с нацизмом, безжалостно уничтоженные сталинской машиной террора, стали на долгие годы официально объявленными пособниками Гитлера.  А  идею создать Еврейский антифашистский комитет Сталин не оставил. Он только отказался от рискованного плана использовать в руководстве комитета мало управляемых зарубежных евреев и сделал ставку на своих: 15 декабря 1941 года председателем проектируемого ЕАК был назначен великий артист и режиссер Соломон Михоэлс, хорошо известный и в СССР, и за рубежом. История так и не созданного Еврейского антигитлеровского комитета закончилась, история Еврейского антифашистского комитета только начиналась. Эта история знала много славных страниц, пока осенью 1948 года терпение Сталина не лопнуло, и судьба многострадального комитета была определена. Решением Политбюро ВКП(б) комитет был закрыт,  а  его активисты – арестованы. Но это уже другая история.