Поэт и время

Нынешним летом наш земляк – поэт и журналист Леонид Сорока отмечает свой семидесятилетний юбилей.

Я сознательно не написал “бывший земляк”, хотя Леонид уже много лет, совершив алию, живет в израильском городе Кармиэле. Ведь так хочется, чтобы старые и надежные товарищи всегда были рядом. Но что поделаешь, жизнь разбросала нас по разным странам и континентам. Впрочем, спасибо интернету, сегодня всегда есть возможность пообщаться, рассказать друг другу о житье-бытье, вспомнить былое и годы…

Крепкого здоровья тебе и творческих удач, дорогой Леонид!

Михаил Френкель

***

ПОПЫТКА АВТОБИОГРАФИИ

Родился я в Киеве за год до войны. А первые воспоминания – маленький лесной поселок Кез в Удмуртии. Помню, когда умер Сталин, я в свои 12 лет пытался переживать вместе с окружающими, а на отцовском лице пряталось подозрительное веселье. Господи, да мало ли что я помню из того, о чем уже многие не имеют понятия. Скажем, о лаптях, плетеных из лыка. С каким восторгом я наматывал портянки, потом подвязывал эти лапоточки и смачно шлепал в них по осенней вязкой грязи. И липучесть сосновой смолы, и ароматы бензина в гараже, где стояли полученные по “ленд-лизу” студебеккеры, и запах конского навоза в леспромхозовской конюшне, и лисички, растущие прямо под домом – все это осталось где-то на самом дне.

И поездки в школу на санях-розвальнях, и первое знакомство с “интернационалистом”, пытавшимся утопить меня под мостом, когда я поздно возвращался из школы, и драки на танцплощадках с кастетами и лезвиями. Те из школьных товарищей, кому повезло меньше, уже далече.

Возвращение в Киев, где и родился, но откуда был увезен грудным. Завод, НИИ с самиздатом под столом. Армия и моя собственная война с “узнавшими” меня. Но и благодарность армии за то, что привела меня в Симферополь и подарила дружбу со светлым человеком и блестящим сатириком и детским поэтом Владимиром Натановичем Орловым.

Семинары переводчиков в Литинституте, куда меня по-партизански затаскивал добрейший Лев Озеров. Краткая, но памятная полоса встреч с несгибаемой Юнной Мориц и ее дорогого стоящие советы.

А потом поездки, уже после университета, на Сахалин и в Среднюю Азию. Пять лет дружбы с Туркменией. “Ах, восточные переводы, как болит от вас голова!..”

Первые книжки, выходившие, как сапоги портовых грузчиков, со страшным скрипом. Спасибо журналу “Юность” и работавшим там Сереже Дрофенко, а потом Натану Злотникову, Олегу Чухонцеву и Коле Новикову – трижды я успел появиться с подборками стихов в тогда еще супер-пупер популярном журнале.

В Киеве вышло две книги лирики “На свету молодом” и “Миг бытия”.

Более двадцати лет работал в республиканской детской газете в Киеве. Вначале она называлась “Юный ленинец” и выходила тиражом в полтора миллиона экземпляров. Потом ее назвали “Перемена”, когда начались перемены, и тираж ее стал таким, что его едва могло хватить на учеников двух-трех школ.

Под занавес советской власти, малодушно не дождавшись, пока она испустит дух, с женой Розой и двумя сыновьями – Юрой и Вовой, с остановкой в полутемном посткоммунистическом Бухаресте, перелетел в страну Израиль. И тут “у попа была собака”. Опять, как в ранней молодости, поначалу завод. И вереница курсов. Для журналистов, для турлидеров, еще для чего-то, в результате чего никем не стал, но на иврите начал говорить и писать свободно.

А о стихах вспоминал все реже. Из этих редких воспоминаний родилась книга “За Стеною Плача”, выходом которой в Нью-Йорке и прекрасными рисунками в ней я обязан художнику редкого таланта и моему самому близкому другу Михаилу Глейзеру. Затем в Санкт-Петербурге вышла новая книга “Галилейский круг”.

Журналистика осталась – куда от нее денешься.

Совсем недавно в Санкт-Петербурге вышла моя детская книга “Про мышонка Шона, про амстердамского кота Тома и про разное другое”.

Живу в небольшом, но современном городе Кармиэле. Прошел здесь все этапы большого пути. Отработал пять лет на заводе. Редактировал русскую половину двуязыкой газеты концерна “Га-Арец”. Сейчас редактор всеизраильского портала “Исраэльинфо”.

Член Союза писателей Израиля, член Международного ПЕН-клуба.

Леонид СОРОКА

МОЙ НАРОД

Под шквалом ракет,

Под разрывы в соседних дворах

Не стал я умнее,

Не стал я ни капли мудрее.

Но то, что в глазах

Не читался униженный страх –

За это одно

Я вам благодарен, евреи.

Мы в мирные дни

Непростой и капризный народ.

И все нам не так –

И вожди не по нам, и погода.

Но стоило общей беде

застучать у ворот –

И нету на свете

Надежней и крепче народа.

Как вам надоело

Чужим поклоняться богам,

Ходить во вторых

Там где первыми ходят невежды,

И подобострастно

Всегда улыбаться врагам,

Надеясь на милость,

На ту, что не стоит надежды.

Что выпало счастье –

Такого сказать не могу.

Скорее несчастье,

Но счастья иного дороже –

На каждый удар

Отвечать беспощадно врагу,

И в скудную землю

Влюбляться до боли, до дрожи.

Кончаются войны

И снова – народ как народ.

Где сможет, обманет,

А где равнодушьем окатит.

Не хуже других и не лучше.

Вот так и живет.

Но цену двойную

За право на жизнь эту платит.

***

Ривки, Сары и Шмули...

Вся еврейская рать!

Вы навеки уснули,

вас уже не поднять.

И могильные камни

мох засохший покрыл.

А добраться туда мне –

ни резона, ни сил.

С фотокарточек старых

может выглянуть вдруг

юный дедушка Барух -

шляпа, трость и сюртук.

Он, согласно моменту,

строг и даже сердит,

рядом бабушка Ента

в кресле венском сидит.

И не слышен им скрежет

подступающих лет.

Их обоих зарежет

озверевший сосед.

Взмоет черная птица

над планетою всей.

Но успеет родиться

мой отец Моисей.

ГОРОД

Изумрудное чудо Растрелли

на ладони держал над Днепром

этот город. А мы в нем сгорели,

только пепел остался да гром.

Было весело в нем, было грустно,

встречи – в шутку,

разлуки – всерьез.

Он спускал нас

Андреевским спуском,

как взрывник – поезда под откос.

За спиною не висла поклажа –

ни богатства, ни бед, ни вины.

На просторах

Центрального пляжа

были все перед небом равны.

С пляжа двигались юною стаей

порыжевших на воле волчат

и за медную двушку взлетали

на Крещатик с Подола назад.

В забегаловке “Крымские вина”,

в ароматах “Абрау-Дюрсо”

нашей юности половина

раскрутила свое колесо.

И сходились

мы в круг, малолетки,

и дышали друг другу в плечо.

У обманщицы этой рулетки

постоять бы немного еще.

Но уже в поднебесные сферы

улетел он, взмахнув рукавом -

город тот дочернобыльской эры,

где родился я в сороковом.

***

“Бросить “двушку”

в прорезь автомата...”

Где те автоматы, “двушки” где?

Все приметы вырваны и смяты,

И плывут как листья по воде.

Мир иной, иной отсчет симпатий,

То, что потеряли – не нашли.

“Двушки” закатились под кровати

И лежат до времени в пыли.

Будет время низко наклониться,

И рукой пошарить с полчаса -

В памяти всплывут родные лица,

Зазвучат родные голоса.

Бросить “двушку”

в прорезь автомата,

Слушать безответные гудки.

Все друзья-товарищи куда-то

Убежали наперегонки.

***

Ах, Город, Город, ты в любую пору

Меня признаешь –

я ведь не турист.

По бывшей Ленина

пройду неспешно в гору,

По бывшей Свердлова

спущусь неспешно вниз.

На бывшей Сталинке,

где дом стоял мой бывший,

Я с бывшим юношей

за стопкой посижу.

Напьюсь до чертиков,

до этого не пивший,

И в настоящем голову сложу.

***

Холодный град Ерусалим,

холмы разбросаны и немы.

Ну что себе мы посулим,

свои сердца оставим где мы?

И если правда то, что дух

предпочитал светить отсюда -

ужели тот огонь потух,

пусты священные сосуды?

А толпы страждущих идут

к его загадочным вершинам.

Но мы стараемся и тут

измерить все своим аршином.

Своей куриной слепотой

гордимся мы как даром божьим,

ползем по лестнице крутой

и тени пращуров тревожим.

***

Слева хорошо, а справа плохо,

Слева ад, а справа – рай земной.

Вот и позади уже эпоха

За тобой, а также и за мной.

Было мало времени на сборы.

Если ты сумеешь – уложись.

Зеркалами заднего обзора

Мы теперь осматриваем жизнь.

***

Сгорел оптимизм,

как сгорает горючее.

Осталось чуть-чуть,

лишь для крайнего случая.

Осталась какая-то малость

на дне,

Чтоб справиться с мыслью

о завтрашнем дне.

ИЗ ДЕТСКИХ

КАКАДУ

В зоологическом саду

Я встретил птицу какаду.

Я любовался какадой

Такой красивой молодой.

Был клюв крючком у какады.

Она сказала мне:

– Лады!

Я в путь отправилась тогда!

И улетела какада.

Теперь, куда я ни иду -

Все вспоминаю какаду.

Пишу стихи о какаде -

Ну где ты, глупая, ну где?

ГРУСТНЫЕ СТИХИ ПРО ФИЛЮ

Весь вечер грустили и папа,

и мама.

А дед наш сердечные

капли глотал.

Случилась беда,

потеряли кота мы.

Наш Филя,

наш котик персидский пропал.

Его одного мы оставили дома.

Сначала гулять мы поехали в лес,

Потом мы сидели

в гостях у знакомых.

Вернулись под вечер,

а Филя исчез.

Соседей мы всех

про него расспросили,

По всем закоулкам

кричали кис-кис.

Он рыжий и в пятнах.

Зовут его Филя!

Ну, где же ты, Филя?

Ответь, отзовись!

Как жить нам без Фили,

я просто не знаю.

Зачем не закрыли его на замок.

Кто утром разбудит

нас ласково: “Мяу!”.

А вечером ляжет погреться у ног?

Он рос вместе с нами

и сам научился

И дверь открывать,

и ходить в туалет.

И с нами болел он

и с нами лечился,

Когда уезжали –

глядел нам вослед.

Он разным бывал –

иногда непослушный.

На стол залезал и царапал диван.

В него запускал

я сердито подушкой,

Когда среди ночи он спать

не давал.

То просится выйти,

то снова под дверью

Мяукает жалобно.

Крикну: “Не вой!”

Да разве бы стал так

сердиться теперь я...

Лишь только   б  вернулся,

вернулся домой!

ДЯТЕЛ И ЧЕРВЯЧОК

Бу-бу-бу, бу-бу-бу!

Сидит дятел на дубу.

Острым клювом тук-тук!

Выходи-ка, друг, друг!

Червячок, давай вылазь

Из норы дубовой!

Там внутри темно и грязь,

Воздух нездоровый.

А снаружи красота.

Бум-бум-тра-та-та.

Выйди, вместе поглядим

В небо голубое.

А потом и заморим

Червячка с тобою.

Но ответил червячок:

– Я тебе не дурачок.

Хоть с тобою я знаком,

Ты большая птица.

Только мне с таким дружком

Лучше не водиться.

ПЕРЕПОЛОХ

Вот какой переполох...

Мухи улетели.

Ускакало стадо блох

С Жучкиной постели.

Из угла паук убег,

Из подвала – мыши...

Левый порванный сапог

Прогуляться вышел.

Корова на льду

Ну, честное слово,

Ну, что тут такого,

Взаправду на нашем пруду

Каталась корова.

Каталась корова,

Каталась корова на льду.

На круглом катке

В цветастом платке

Крутила восьмерки буренка.

А чей-то козел

Корову довел

До слез, хохоча ей вдогонку.

Хоть жалко мне слов

На разных козлов,

Но все же скажу я сурово:

“Ты просто дурак!

Попробуй-ка так

Кататься, как эта корова!”

ПОМИДОР И ОГУРЕЦ

Как-то вышел помидор

Прогуляться в коридор.

А навстречу – огурец.

Тут и сказочке конец.