Антисемитизм и еврейство Ирэн Немировски

Еврейские мотивы, наверное, звучат, так или иначе, в каждой еврейской душе, независимо от того, религиозен обладатель её или светский... На этот раз хочется коснуться еврейских мотивов в творчестве Ирэн Немировски, французской писательницы российско-еврейского происхождения. Личность и жизнь писательницы, её противоречивая идеологическая позиция, трагическая гибель в Аушвице и необычная посмертная литературная судьба продолжают вызывать самые разнообразные реакции и ожесточённые споры.

Ирина Немировская (  а  именно так она звалась в Киеве, где родилась в 1903 году) эмигрировала вместе с семьёй во Францию в 1919 году. Там она продолжила обучение в Сорбонне. С ранней молодости и до начала Второй мировой войны она активно публикует рассказы, романы и новеллы на французском языке, уже под именем Ирэн Немировски. Успех приходит к ней после выхода в свет романа "Давид Гольдер" (1929 год), и писательница продолжает пользоваться неизменной популярностью у широкого круга французских читателей, вплоть до своего ареста и депортации в 1942 году (она была арестована французской полицией 13 июля).  А  уже 17 августа в Аушвице она умерла в возрасте 39 лет...

Хотя после ареста публиковаться Немировски не могла, она продолжала писать, и ей даже удалось создать в этот трудный период произведение, ставшее её литературным завещанием. Это были две части из 5-частного романа "Французская сюита". Её старшая дочь Дениз Эпштейн обнаружила после войны чудом сохранившуюся рукопись.

Она не публиковалась более чем 60 лет,  а  когда роман вышел в свет в 2004 году, он стал литературной сенсацией. Книга Немировски получила ошеломляющие отзывы, в которых отмечалось одновременно, и открытие, и потеря огромного таланта.В отличие от большинства писателей-эмигрантов её поколения, Немировски с самого начала целенаправленно создавала себе репутацию французской писательницы. Но саркастическому, граничащему со злой пародией, изображению подвергаются в её произведениях не только французы,  а  прежде всего представители той среды, которую Ирэн знала с раннего детства. Среда эта - крупная еврейская буржуазия, в кругах которой вращался её отец, банкир Леонид Немировский, в России и после эмиграции во Францию. В своих произведениях она создаёт множество крайне негативных образов евреев, опьянённых жаждой денег и власти.

Сразу после выхода её первого романа "Давид Гольдер" за ней закрепилась репутация писательницы-антисемитки.В ближайшее время в США, впервые на английском языке, выходит в свет новая биография "Жизнь Ирэн Немировски, автора "Французской сюиты". Биографы Оливье Филиппона и Патрик Лиенхардт, французы, получили доступ к наследию писательницы - множеству неопубликованных писем,  а  также журналов, архивных материалов и личных воспоминаний. Что касается наиболее подстрекательских обвинений в антисемитизме, то они безоговорочно их отвергают.

"Она сознательно использует антисемитскую риторику, которую воспринимает как ингредиент французского духа, полноправной носительницей которого ей так хотелось стать", - пишут Филиппона и Лиенхардт.

Однако для ответа на вопрос об антисемитизме Немировски как писательницы нужно понять, насколько сознательно она пыталась дискредитировать евреев перед нарастающей угрозой нацизма и какие цели преследовала, создавая свои литературные шаржи. Вскоре после прихода Гитлера к власти во Францию стали иммигрировать и немецкие евреи. Космополитизм 20-х годов быстро сменился ксенофобией и антисемитизмом. В этом контексте произведения Немировски поражают отсутствием какой-либо еврейской солидарности: отвергая обвинения в антисемитизме и настаивая на том, что она никогда не стремилась скрыть своё собственное происхождение, Ирэн настойчиво повторяет один и тот же аргумент: "Если мне удалось изобразить еврейскую душу, то это потому, что я сама еврейка".

Во имя абсолютной свободы писателя и художественной правды она отказалась подвергаться самоцензуре, не считая, что, будучи еврейкой, она должна думать о том, как отзовутся её слова в кругах антисемитов.

С учётом ситуации надо относиться и к письму обезумевшего от горя и страха Мишеля Эпштейна, её мужа, немецкому послу Отто Абецу, написанному после ареста Ирэн в июле 1942 года. В нём он дважды повторяет, что у его жены не было никакой симпатии к евреям. В подтверждение этого он ссылается на ряд её произведений. В том же свете предстаёт и поспешное крещение её и всей семьи, на которое Немировски решилась, по убеждению её дочери, исключительно в целях интеграции.

Вернёмся к произведениям И.Немировски, принёсшим ей репутацию антисемитки.Главный персонаж "Давида Гольдера" - это могущественный банкир, которого знают, боятся и ненавидят в мире международного бизнеса. У него большой крючковатый нос и хваткая жена. Этот роман, получивший ярлык одновременно и "шедевра", и "антисемитского" произведения, вызвал ожесточённые обсуждения - "слева" и "справа", среди евреев и неевреев Франции, которую Немировски, писавшая на французском, считала своим исконным духовным домом. В то время ей было 26 лет, как и Филиппу Роту, когда он написал "Прощай, Колумб", книгу, которая также принесла её автору славу еврея-самоненавистника (один из классиков американской прозы, своим романом очаровал читателей и оскорбил чувства американских евреев со всеми присущими только им комплексами - И.Ф.).

По мнению биографов Немировски Филиппона и Лиенхардта, "критики тогда и теперь проявляют близорукость при прочтении этой книги. В 1935 году Немировски писала, что, если бы во Франции уже был в то время Гитлер, она "значительно смягчила бы образ Давида Гольдера. И я была бы неправа, если бы проявила слабость, недостойную настоящего писателя".

Рассказ "Родство" также был в центре обсуждения еврейской идентичности Ирэн Немировски. Его сюжет построен вокруг случайной встречи французского ассимилированного еврея Христиана Рабиновича (имя звучит как нонсенс и пародия, не правда ли?) и бедного еврейского иммигранта из Бердичева. Христиан - это процветающий француз второго поколения. Который замечает, что его "чрезмерно длинный и выдающийся нос и сухие губы, по-видимому, пересохшие из-за тысячелетней жажды, являются единственными характерными еврейскими чертами лица, которые я сохранил". После встречи с бедным, взъерошенным евреем из России выяснилось, что у них одна и та же фамилия, и, возможно, они родственники... Это открытие вызывает у Христиана шок и отвращение, но постепенно, вопреки его воле, само его тело напоминает ему о древних корнях. Оба Рабиновича, при всех внешних различиях, оказываются двойниками...

"Оглядываясь на предысторию этого рассказа, написанного в 1936 году, но отвергнутого в то время её издателем, можно сказать, что она кажется и странной, и пророчески неожиданной".

"Никогда, никогда мы не сможем обосноваться на одном месте, - оплакивает судьбу соплеменников еврей Рабинович. - Как только евреи проявляют активность, будь то война или революция, то сразу погромы или нечто подобное, и - до свидания! Собирай свои вещи и убирайся!"Супруги Немировски и Эпштейн, конечно, не убираются после германского вторжения.

Перед ними стоял выбор. С 1935 года они пытались получить французское гражданство,  а  в 1939 году они обращаются в католическую веру. Проявляя отстранённость своей семьи от низшего сословия евреев Восточной Европы, Немировски считала себя "респектабельной", но "нежелательной иностранкой", когда писала маршалу Петену, главе правительства Виши в 1940 году. То есть, она считала себя "французской буржуйкой", незапятнанной и простой. Но, как подчеркивают Филиппона и Лиенхардт в последней главе своей книги об Ирэн, "с того дня, когда жандармы её арестовали, Немировски перестала быть писателем, матерью, женой, русской, француженкой. Она стала просто еврейкой".

Всё же хочется закончить эту грустную историю оптимистическим еврейским мотивом. "Французская сюита" оказалась уникальной в ряду подобных произведений из-за того, что написан этот роман был не десятилетия спустя,  а  одновременно с происходящими событиями, более того, автором, прекрасно сознающим безвыходность собственного положения и, тем не менее, сохранившим в тексте отстранённо-нейтральную позицию. Этим во многом объясняются несмолкающие дебаты вокруг последнего романа Немировски. Филлипона и Лиенхардт заключают:"Признанный одним из лучших произведений французской литературы середины ХХ века, этот роман, тем не менее, оказался "шедевром без отечества".