Александр Печерский, возглавивший единственное успешное восстание узников нацистских концлагерей, умер в Ростове-на-Дону в коммунальной квартире. Не получив ни ордена, ни даже медали.
«Мужчины — направо. Женщины и дети — налево». 15-летний невысокий и худой Тойви Блатт, который все еще держит за руку маму, должен за несколько секунд решить, кем ему выгоднее представиться, чтобы выжить: мужчиной или ребенком.
Апрель 1943 года. Блатта с семьей и несколькими сотнями евреев из гетто польского городка Избицы привезли в Собибор — один из немецких лагерей уничтожения недалеко от польской границы с Белоруссией. Тойви принимает решение и идет направо.
«Я поцеловал маму. Мне хотелось ей сказать что-то важное, я чувствовал, что мы больше не увидимся. Но почему-то у меня вырвалось: «Ну вот, а ты не дала мне вчера допить молоко. Хотела на сегодня оставить». И тогда она ответила: «Неужели ты об ЭТОМ думаешь в такой момент?» Больше я не видел ни ее, ни папу, ни брата.
Вскоре я узнал, что их всех удушили газом и сожгли».
83-летний Томас (Тойви) Блатт замолкает на несколько секунд. В зале Европейского университета Кракова, где он выступает перед преподавателями и студентами, тишина — только изредка щелкает фотоаппарат или раздается чей-то глухой кашель.
В десятый, а может быть, в сотый раз Блатт описывает сцену прощания с родными, диалог с мамой, который все эти годы ему мучительно хотелось переиграть. Но рассказ о Собиборе — смысл его жизни. Дань памяти 250 тысячам евреев, превращенных в пепел. И еще — дань памяти человека, которого он часто называет «мой герой».
— Я жив и сегодня выступаю перед вами только благодаря одному человеку — Саше Ароновичу Печерскому, — говорит Блатт. — Это советский офицер, руководитель нашего восстания.
Восстание узников лагеря смерти Собибор историки называют единственным успешным восстанием за всю историю Второй мировой войны. В течение одного дня 14 октября 1943 года группа заключенных убила большинство нацистов и нескольких украинских охранников, что позволило всем узникам вырваться на свободу. Многие были убиты при побеге, другие позже погибли в боях с фашистами или от рук польских националистов. 130 человек отказались бежать и были казнены на следующий день.
Около пятидесяти дожили до конца войны, пятеро живы по сей день.
* * *
34-летний лейтенант Красной армии Александр Печерский вместе с другими советскими военнопленными-евреями прибыл эшелоном в Собибор из минского трудового лагеря СС на улице Широкой в сентябре 1943-го. Из 2000 человек нацисты отобрали 80 для работы, остальных удушили газом в тот же день.
Вскоре советский офицер вступил в конфликт с одним из главных лагерных начальников.
«Мы кололи пни, — этот рассказ Печерского записан на любительскую видеокамеру в 1984 году. — Впереди меня стоял голландец — молодой человек в очках… Этот голландец не то что расколоть, он даже колун не мог поднимать, и вот Френцель (оберштурмфюрер СС Карл Френцель, третий в иерархии командования лагерем) это заметил. Подходит, становится сзади голландца, голландец поднимает колун, Френцель — плеть. Он любил бить людей так, чтобы был какой-то ритм. Я засмотрелся этой сценой, Френцель заметил и говорит: «Сome, come».
… Я подошел, он выбирает большой пень, ставит его, показывает на часы и говорит: «Пять минут. Расколешь — пачку сигарет, не расколешь — 25 плетей». И когда я расколол этот пень, он протягивает мне сигареты с улыбкой, показывает на часы и говорит: «4, 5 минуты». Я ему говорю: «Спасибо, я не курю». Он… уходит и возвращается с половиной буханки хлеба и пачкой маргарина. Я знал, откуда он взял этот хлеб. — Здесь голос Печерского начинает дрожать от подступающих слез.
— Он его взял во втором лагере (место, где прибывшие эшелонами люди оставляли все свои вещи и одежду, чтобы затем проследовать в третий лагерь — в газовые камеры. — М.Э.) И мне показалось, что капает кровь с его пальцев, потому что хлеб привезли люди, которых всех уничтожили. И мне стало страшно, когда я увидел эти капли крови. Я сказал: «Спасибо, то, что я здесь получаю, для меня вполне достаточно». У него рука дрогнула».
Этот эпизод, мгновенно разнесшийся по лагерю, лишь утвердил подпольную группу в выборе лидера восстания. К тому же Печерский был старше большинства советских военнопленных, офицер и член партии.
План был очень простой и очень дерзкий: эсэсовцев одного за другим приглашали на примерку в мастерские, где их ждала засада. Оружие нацистов переходило к восставшим, труп убитого прятали, кровь засыпали песком и ждали следующего гостя.
«Я знал только Печерского. Все, кто участвовал в восстании, знали только его. Я не знал, кто еще участвует», — вспоминает 89-летний Аркадий Вайспапир, живущий в Киеве. Один из ближайших соратников Печерского, Аркадий Моисеевич, хорошо помнит тот день: тогда Саша дал ему задание убить двух фашистов в портняжной мастерской.
«Портные им примеряли костюмы, а мы подходили сзади с топором, — вспоминает Вайспапир. — Конечно, это страшное дело. Я потом вышел — пришел к Печерскому.
«Вот пистолеты». Один ему отдал, один себе оставил. Он говорит: «Ты знаешь, Аркадий, Френцель еще жив». Я ему говорю: «Ты посмотри на меня. Я могу в таком состоянии что-то еще делать?!» Меня трясло. Это очень тяжело… Как бы я Френцеля ни ненавидел, но убить из пистолета — это одно, а убить топором — совсем другое…»
Немецкая пунктуальность помогла повстанцам: фашисты приходили в точно назначенное время. В течение часа 11 человек были убиты, однако затем не все пошло по плану: Френцель, видимо, что-то заподозрил и на примерку не явился, склад с оружием взять не удалось. Печерский призвал всех собравшихся на поверку узников бежать.
В зале Краковского университета гаснет свет, Блатт включает DVD и демонстрирует отрывок из художественного фильма «Побег из Собибора».
Рутгер Хайэр в роли Печерского с пистолетом в руках обращается к толпе узников: «И пусть те, кто останется в живых, расскажут миру, что тут было».
Толпа бежит к колючей проволоке под огнем пулеметов, разрезает ее ножами и топорами, девушка зацепляется платьем за проволоку и судорожно пытается освободиться… Люди несутся к лесу, многие взрываются на минах…
— В фильме в принципе все правильно показано, но не совсем, — говорит потом Блатт. — Например, девушка, которая пытается отцепить платье… да не было такого!
Там готовы были кожу содрать с себя, лишь бы вырваться…
В лесу выжившие разделились на группы. Та, которую возглавил Саша, пошла в леса Белоруссии и встретилась с партизанами. Впереди у них были еще полтора года войны, у Печерского часть из них — как это часто бывало с бывшими в плену — в штурмовом батальоне («мягкая» разновидность штрафбата).
— Ты бы хотел еще раз побывать в Собиборе? — спрашивал Печерского писатель Ричард Рашке, когда в процессе работы над книгой «Побег из Собибора» он приезжал в Советский Союз. Печерский, закончивший войну без единого ордена, тяжелораненый, но «искупивший вину перед Родиной кровью», долго время не мог найти работы из-за своего «пятого пункта», и только после смерти Сталина устроился на машиностроительный завод.
— Я бы поехал туда завтра, — отвечал Саша.
Но ему так и не суждено было побывать на месте своего подвига до самой смерти в 1990 году. Советское правительство отказывалось выпускать Печерского ни в Собибор на мемориальные церемонии в годовщины восстания, ни на суды над оставшимися в живых нацистами.
«На этот суд пригласили отца и Печерского в Германию, — рассказывает сын Аркадия Вайспапира Михаил. — Помнишь, приезжали юристы из Германии? — Его отец кивает. — Они еще отца спрашивали: « А почему вы не хотите поехать в Германию?» Отец им хорошо ответил: «Я не уверен, что вы сможете обеспечить мою безопасность». И все все поняли».
Блатт на этом суде был одним из главных свидетелей обвинения, именно тогда он лично встретился с главным обвиняемым — Карлом Френцелем.
«Я знал, что он находится в отеле, — вспоминает Блатт, — и попросил своего немецкого друга сходить к нему и добыть у него информацию, нужную для моей книги. Вскоре друг позвонил мне и сказал: «Он хочет говорить лично с тобой».
Они встретились — палач и жертва — через 40 лет после восстания. Впервые в истории узник лагеря смерти брал интервью у коменданта.
— Что вы чувствовали, когда разговаривали с Френцелем?
— Ничего. — Блатт слегка улыбается. — Если бы я что-то чувствовал, я бы не смог с ним говорить. Я понимал, что я должен общаться с ним для истории, и мне было все равно, что люди будут говорить обо мне. Точно так же и в Собиборе, когда я потерял всю мою семью, я ничего не чувствовал. Что-то предохраняло меня от всяких чувств.
В самом конце восьмидесятых границы открылись, но Печерский был уже слишком слаб, чтобы выезжать. Он умер в возрасте 80 лет в Ростове-на-Дону в той коммунальной квартире, где прожил все послевоенные годы жизни.
— Я был на его похоронах, — вспоминает Аркадий Вайспапир. — Там была семья, были люди ростовские. Его уважали в Ростове.
— Его похоронили с военными почестями?
Вопрос заставляет Аркадия Моисеевича горько улыбнуться.
— Нет. Конечно, нет.
В последние годы своей жизни Печерский все же увидел художественный фильм «Побег из Собибора», снятый по книге Ричарда Рашке.
«Я помню, как нам переслали этот фильм, и мы пригласили домой синхронного переводчика. Он сидел рядом с дедом и переводил, — говорит Антон. — Деду фильм очень понравился».
За последние 5—6 лет благодаря усилиям российского научно-просветительского центра «Холокост» интерес к Печерскому и восстанию в Собиборе получил новый импульс.
В 2008—2010 годах вышли два издания книги «Собибор. (Восстание в лагере смерти)»
и первый перевод на русский книги Ричарда Рашке «Побег из Собибора». В 2010 году режиссеры Александр Марутян и Владимир Двинский сняли документальный фильм «Арифметика свободы».
«Печерский и его товарищи — это забытые герои, чей подвиг только сейчас по-настоящему оценивается историками, — говорит заведующий архивом центра «Холокост» Леонид Терушкин. — Историю Холокоста и непарадную часть истории войны очень трудно заставить изучать. Возможно, мы упустили 2—3 поколения, которые этим интересоваться уже не будут. Для тех, кому сегодня от 15, мы стараемся ликвидировать белые пятна».
Томас Блатт мрачнеет, когда с ним заговаривают о судьбе Печерского после войны.
— Я спросил его (во время визита в Ростов), есть ли у него какая-то медаль от правительства. Он ответил: «Ничего». — «Почему?» Он открыл дверь, посмотрел, нет ли кого в коридоре, и сказал: «Но ведь я же еврей».
Блатт устал, и мы прощаемся. На следующий день ему предстоит долгий путь через Польшу к границе с Белоруссией, туда, где между сосен в земле лежат кости 250 000 замученных людей. Он возвращается в это место каждый год, чтобы вновь рассказывать польским школьникам и иностранным туристам историю о нечеловеческой жестокости нацистов, о трагедии безвинно замученных евреев, о безумной храбрости восставших. И, конечно, о Саше.
Мария Эйсмонт, "Новая газета"
|