ЗАЧЕМ ЕВРЕЯМ ИЗРАИЛЬ

ВАДИМ РОТЕНБЕРГ

Когнитивный диссонанс — противоречие между двумя знаниями, умозаключениями или впечатлениями, каждое из которых имеет свои основания

Выступая с лекциями, я нередко обращался   к  слушателям с вопросом: «Какими мотивами, помимо чисто идеалистических, по вашему мнению, руководствуются американские евреи, регулярно жертвуя значительные суммы в пользу Израиля?». Очень частым был ответ: «Они поддерживают Израиль, чтобы было куда бежать в случае обострения «еврейского вопроса» в США». И каждый раз я объяснял, что они делают это, чтобы никуда и никогда не нужно было бежать, ибо сильный и процветающий Израиль, исполненный самоуважения и достоинства, самим фактом своего существования гарантирует сохранение такой психологической атмосферы, которая исключает это самое обострение «еврейского вопроса».

Я хорошо помню настроения в Москве сразу после Шестидневной войны. Несмотря на яростную антиизраильскую, а по существу антисемитскую пропаганду по радио и во всех газетах, у многих евреев в бывшем Союзе резко повысилось самоуважение. Возникло непривычное ощущение почтительного удивления со стороны окружающих, так что, вопреки всем стараниям властей вызвать погромные настроения не удавалось. То же самое происходило и в других странах мира. Один канадский еврей уже в Израиле рассказал мне, что евреи Торонто испытывали такой же прилив национальной гордости и уважительный интерес со стороны соседей — несмотря на все враждебные резолюции ООН, объявившие Израиль агрессором.

Это вдохновение и высокое самоуважение, которое внушила евреям диаспоры победа Израиля, немедленно материализовались в мощную финансовую и политическую поддержку страны. Именно в этот период пожертвования в пользу Израиля резко возросли. Состоятельные евреи буквально состязались друг с другом — кто даст больше денег и на наиболее впечатляющий проект. И даже представители среднего слоя охотно включилась в эту гонку. Процветание Израиля в одночасье стало важным фактором самоуважения, самоутверждения и спокойной уверенности евреев диаспоры.

Я позволю себе предположить, что такой психологический эффект победы в Шестидневной войне определялся не только неожиданностью и молниеносностью этой победы над многократно превосходящими силами противника и не только чувством облегчения вследствие внезапного избавления от смертельной опасности. В победе этой, и для тех, кто ее одержал, и для всех свидетелей, содержался какой-то дополнительный духовный и даже почти мистический смысл. Недаром самым известным символом победы стал ликующий возглас: «Храмовая Гора в наших руках!».

Я не был в это время в стране, но по многочисленным воспоминаниям понял, что у израильтян в этот момент появилось вдохновляющее, почти эйфорическое ощущение свершения чего-то, выходящего за рамки обыденности, что нельзя оценить площадью захваченных территорий. Это был выход в иное, не имеющее точного определения пространство, скорее духовное, чем физическое, ощущение новой позиции в мире, а не в регионе. Даже арабы освобожденных территорий почувствовали некоторую метафизическую предначертанность происшедшего — предначертанность, определявшуюся в действительности только духовным и психологическим состоянием одержавших победу евреев. Судя по поведению арабов, они были готовы освободить эти территории от своего присутствия. («Тот, кто не верит в чудо, не может считаться в Израиле реалистом». Симптоматично, что сказал это не раввин, а очень трезвый (иногда даже удручающе трезвый) реалист Бен-Гурион.)

 К  сожалению, этот духовный и психологический потенциал не только остался неиспользованным, но и подвергся стремительной девальвации в ближайшие дни и даже часы после победы. Руководители страны кинулись уговаривать арабов вернуться. Правительство Израиля с чрезвычайной поспешностью объявило, что готово отдать обратно только что освобожденные территории Иудеи и Самарии — земли исторической Родины — за снисходительное признание арабскими агрессорами права Израиля на существование. И это унизительное предложение было, разумеется, презрительно отвергнуто. Моше Даян предложил отказаться от только что перешедшей в руки евреев Храмовой Горы и отдать ее в распоряжение мусульман. Он произнес фразу: «Зачем нам этот Ватикан», и в определенном смысле эта фраза, подкрепленная всеми остальными действиями правительства, нейтрализовала эффект победы.

До войны Судного Дня израильтяне еще жили в состоянии эйфории, но это уже была не духовная приподнятость, связанная с чувством причастности  к  великой миссии, а тупая самоуверенность в военном превосходстве. Эту разницу хорошо почувствовали арабы, и война в каком-то смысле стала прямым следствием этого изменения самоощущения. Нам смешно, что арабы до сих пор празднуют эту проигранную ими на поле боя войну как свою победу, а между тем это и была их победа — над еврейским духом периода Шестидневной войны. Или точнее, это была победа Израиля на поле боя на фоне духовного поражения, которое евреи нанесли себе сами задолго до начала войны Судного Дня.

С этого периода и при всех правительствах Израиль с разной скоростью неизменно следует по этой дороге духовного поражения, увеличивая число врагов и уменьшая число друзей.

Мы недоумеваем сегодня, почему после массовых жертв террора (начавшегося после всех уступок в Осло и усилившегося после щедрых предложений Барака) и вопреки такой сдержанной, такой «интеллигентной» реакции Израиля на террор, страна становится не только объектом давления политиков, но и жертвой ненависти населения цивилизованных стран. И  к  нашему удивлению и разочарованию, параллельно с ростом антисемитизма растет отчуждение евреев диаспоры от Израиля, их стремление отмежеваться, прямо противоположное энтузиазму массовой поддержки периода Шестидневной войны.

Чтобы разобраться в этом и найти выход, прежде всего необходимо понять, что в немалой степени в основе ненависти, зависти и презрения  к  евреям, этих постоянных составляющих антисемитизма, во все времена лежал своеобразный когнитивный диссонанс.

Я говорю именно о когнитивном диссонансе, потому что такая комбинация чувств не выглядит естественной.

Сила может вызывать зависть и враждебность, но эти чувства обычно сочетаются с невольным уважением. Беспомощность слабого обычно вызывает сочувствие, пусть даже пренебрежительное, но не ненависть и не зависть. В обоих случаях речь идет о цельной реакции, без внутреннего конфликта. А вот беспомощность и беззащитность того, кто на уровне непосредственного восприятия видится как потенциально сильный и даже опасный, ощущается как нарушение миропорядка, вызывает сильный когнитивный диссонанс. Вот откуда берется это сочетание презрения, раздражения и враждебности, вплоть до ненависти. Когнитивный диссонанс в данном случае определяется противоречием между глубоким целостным впечатлением, производимом евреями, и оценкой их поведенческой позиции.

Анализ антисемитских мифов показывает, что евреи даже в самые тяжелые времена изгнания никогда не воспринимались окружающими как слабые, беспомощные и беззащитные, т.е. в сущности безобидные и безвредные. Обвинения в стихийных бедствиях и эпидемиях, клевета свидетельствуют скорее о признании за ними опасного могущества, нежели слабости. С образом слабого и презираемого никак не вяжутся постоянно муссирующиеся слухи о стремлении  к  мировому господству. Устойчивый успех «Протоколов сионских мудрецов» после многократных разоблачений этой фальшивки базируется на упорной готовности видеть евреев могущественными и опасными.

Для такого стороннего восприятия нас сильными должны быть основания, и они действительно существуют. Эта сила проявилась в способности пройти через века изгнания и преследования, не исчезнув, не растворившись, сохранив свои идеалы и ценности. В цельности религии и философии. В интеллектуальной мощи, проявившейся во влиянии на культуру в последние два века, после столетий гетто. Наконец, в создании своего государства сразу вслед за Катастрофой, которая по всем психологическим законам должна была вызвать массовое чувство обреченности и беспомощности.

Но, по-видимому, с момента утраты независимости в античные времена эта сила лучше ощущалась другими, чем самими евреями. Эта сила не только причудливо сочеталась с объективной беспомощностью и зависимостью от окружающих народов, но и с проявлениями униженности, боязливости, с демонстрацией готовности стать маленькими, смиренными и незаметными при полной невозможности стать таковыми. Евреи боялись погромов — и в массе своей ни за что не хотели стать другими, слиться с другими, отказаться от своего еврейства. Огромный духовный потенциал, заложенный в религии, философии и самой истории народа, уживался и уживается с мелочностью и готовностью юлить ради жалкой выгоды.

Именно это противоестественное сочетание ощущения внутренней силы и потенции с внешним проявлением униженности, беспомощности, мелочности и готовности «быть битым» вызывает антисемитский комплекс раздражения, презрения и ненависти. Сильный не смеет вести себя, как слабый, иначе спровоцированная этой слабостью агрессия — его вина. Помогать ему — унизительно. Любой когнитивный диссонанс вызывает у человека эмоциональное напряжение и желание от него избавиться. У антисемитов это желание сочетается со стремлением избавиться от тех, кто этот диссонанс провоцирует.

Никакая пропаганда, демонстрирующая миролюбие Израиля перед агрессивностью арабов, не в состоянии вызвать симпатии, потому что при этом когнитивный диссонанс усиливается. Ведь если вы располагаете всеми средствами защиты, а ваши враги так коварны и безжалостны, почему же вы не поступите с ними так, как они того заслуживают, почему вы ждете защиты и сочувствия от других стран?

И раздражение, вызванное когнитивным диссонансом, совершенно логично оборачивается против евреев. Убедившись, что Израиль не намерен проявить силу и защищаться всерьез, от него начинают требовать, чтобы он разрешил этот диссонанс другим, куда более простым способом — капитулировал окончательно. Падающего толкни.

И вот уже американские евреи (которые в 1967 году испытывали восторг перед израильской армией и собирали огромные средства на усиление ее обороноспособности) создают Фонд поддержки дезертиров из израильской армии!

С политической точки зрения своей терпимостью  к  террору Израиль благоприятствует его усилению во всем мире. И не вследствие агрессивной политики на территориях, в чем его пытаются обвинять, а потому, что Израиль не борется с террором в том единственном месте, где эта борьба возможна, где террор имеет свою доступную разрушению структуру и очерченную территорию, называемую Палестинской автономией. Израиль это может, но не делает — удивительно ли, что неосознанное раздражение этой его политикой принимает формы антисемитизма? (Символично, что заключение договора в Осло и катастрофа с башнями-близнецами 11 сентября 2001 года произошли по еврейскому календарю в один день — прямо как причина и следствие. Отступая от своей духовной миссии, вступая в сговор с преступниками, мы предаем и весь мир.)

Есть два пути преодоления когнитивного диссонанса. Один — это соответствовать в своем поведении той внутренней силе, которую ощущают в нас другие народы. Силе не только физической, на которую и рассчитывают некоторые из сегодняшних руководителей страны, но и нравственной, выражающейся, в частности, в непредательстве своих союзников и самих себя.

Другой путь избрали и всегда избирали те, кто готов отказаться от своего еврейства, хотят стать «как все», навсегда ликвидировать раздражающую и пугающую их внутреннюю силу еврейства, которой они не в состоянии соответствовать по масштабам личности и поведению. Следование этой линии начинается с ликвидации поселений и заканчивается ликвидацией ненужного государства. Очевидно, что в контексте этой основной альтернативы нельзя рассуждать так, как нам предлагают рассуждать сторонники «умеренного» еврейского трансфера с территорий: дескать, давайте оставим некоторые поселения, выровняем границу и нам будет ее легче защищать. Отказ от любого места проживания евреев в Стране Израиля — это не тактика, это позиция самоликвидации. Она уменьшает когнитивный диссонанс этим вторым самоубийственным способом — за счет нашей правоты и силы, за счет всего, что делает нас евреями. Остановить этот процесс в «удобном месте» будет невозможно.