"Голд, или не хуже золота". Пройти мимо книги с таким названием, да еще Джозефа Хеллера - автора культовой "Уловки-22", я просто не мог. Игры с читателем Хеллер - обладатель седьмого места в рейтинге лучших англоязычных романов XX века - начинает с названия. Фамилия Голд в Штатах звучит так же архитипически, как Рабинович где-нибудь в Киеве или Москве. К тому же "Good as Gold" можно прочесть и как "Хорош, как Голд", и как "Хорош, как золото".

В начале 60-х журнал "Look" разразился нашумевшей статьей "Исчезающий американский еврей". С тех пор исчез только "Look", а споры о том, что такое еврей в США, продолжаются с завидным постоянством. Роман, собственно, и начинается с заказа Брюсу Голду - профессору английского языка и автору шести научных трудов - книги о жизни еврея в Америке. "О жизни какого еврея?" - на этот постоянно всплывающий у окружающих вопрос Голд не находит ответа. Но за книгу берется. Ибо "Евреи были верным делом. Не хуже золота". На этом параллели с постсоветским пространством, где евреи уже давно стали "верным делом", не заканчиваются.

Все, среди кого вырос Голд, были евреями, а к считанным ирландцам и итальянцам он испытывал даже жалость, ибо меньшинством были они. Весь сюжет Голд проживает под двойным прессингом - семейных ценностей, которые ему опротивели, и поведением нееврейского истеблишмента, частью которого он так хочет стать. Деспотичный 82-летний отец, не ставящий ни во что единственного получившего высшее образование сына, простоватый старший брат, неизменно побеждающий в затеянных им же спорах, четыре сестры, которые, окружая его своими суждениями и советами, казались Голду целой стаей - не в четыре, а в четыре сотни гусынь. Ненавидимые семейные обеды, с картофельной запеканкой Белл, пудингом Эстер, картофельным салатом Мьюриел и кнейдлахом Розы из мацы, с одной стороны, и растерянность перед формулировками бывшего сокурсника, ныне сотрудника администрации президента: "Этому президенту не нужны подхалимы. Нам нужны независимые, цельные люди, которые будут согласны со всеми нашими решениями", с другой. А Голд все ищет американского еврея. "Знаешь, - говорит ему однажды младшая сестра, - что такое жизнь еврея? Это сплошные попытки не быть евреем. Мы теперь играем в гольф, пьянствуем, берем уроки тенниса, разводимся, как все нормальные американцы-христиане... Мы потрахиваемся на стороне... и громко говорим о делах постельных". "И много ты потрахиваешься на стороне?" - спросил Голд и услышал в ответ: "Я делаю кое-что похуже. Я ем свинину".

У старшей - Розы - другие воспоминания. Безработица времен Депрессии, агентство, в котором время от времени объявляют, что евреи могут идти домой, работы для них нет. "Если я заполняла бланк в агентстве, то всегда писала: протестантка. Я даже не знала, что это такое, но я знала, что это что-то хорошее".

Все семейство крайне озабочено "еврейским" поведением Голда в Вашингтоне.

- Брюс, - набравшись храбрости, спросила Эстер, - ты ведь не сделаешь ничего такого, за что нам было бы стыдно? Например, не будешь голосовать за республиканцев?

- Никогда, - ответил он.

- Даже если кандидат будет евреем?

- В особенности, если он будет евреем.

- Слава Богу, - сказала его мачеха.

Голд образован, искусен, честолюбив, но, попадая в Вашингтон, понимает, что ничего не понимает... Может, поэтому он так ненавидит Киссинджера - еврея, ставшего своим в этом мире оксюморонов.

- Здесь всегда так? - интересуется герой, сидя в Белом доме в кабинете Ральфа - того самого сокурсника, списывавшего у Голда работы в Колумбии и получавшего за них более высокие, чем автор, оценки.

- О да, - уверил его Ральф. - Здесь всегда так, если только не иначе.

Каждый в этом мире должен знать свое место. И Голд прекрасно знает свое. Но он с ним не согласен.

- Еврей, да, Голд? - обращается к нему Губернатор.

Никакие муки ада не могли сравниться с теми, что доставались на долю Голда в тот миг, когда приходилось отвечать на этот вопрос. Это бьющее, как хлыст, слово было произнесено так, будто первая буква в нем была не "е", а "я", к тому же Голд отметил переход Губернатора на упрощенный синтаксис.

"Еврей в России звучит хуже, чем жид", - заметил как-то Иосиф Бродский. Наверное, не только в России.

Тем временем герой метит на пост Госсекретаря в нынешней (действие происходит в конце 70-х годов) администрации. Помочь в этом ему может Пью Биддл Коновер, влиятельный политик и отец любовницы Голда - Андреа. Коновер - антисемит и не пытается это скрыть. Правда, это уже американский антисемитизм. "Я не хочу иметь никаких дел с евреями, кроме моего доктора, адвоката, дантиста, бухгалтера, экономиста, секретаря, брокера, мясника, портного, делового партнера, банкира, лучшего друга и духовного советника", - говорит старик, 17 раз лгавший под присягой.

Голд свято верит, что Судьбою ему уготовано лучшее. Недаром во сне он слышит слова его нового окружения: "Вы не Брюс Голд. Вы Ван клиф энд Арпелс. Самые изящные и красивые во всем мире - ваши подданные и ваши просители. Вы больше не публика. Вы даже больше не еврей".

Совсем запутавшись и отказавшись от идеи занять пост в правительстве, Голд размышляет о том, может ли он писать теперь книгу об американском еврее.

На могиле матери находит он надгробие с надписью, сделанной на иврите. Не разобрав ни одной буквы и возвращаясь домой, Голд видит группу подростков в ермолках, играющих в бейсбол. "Господь был прав - упрямый, неисправимый народ. Стоит зима, а они играют в бейсбол, тогда как все остальные играют в футбол и баскетбол! С чего же начать роман?"

Хеллер Дж. Голд, или Не хуже золота.
-   М .: АСТ; Харьков: Фолио, 1998. - 448 с. - Тираж 5000 экз.