Как-то недавно на лавочке под тенистым деревом во дворе Житомирской синагоги я случайно разговорился с пожилой женщиной. Женщина эта, со следами былой красоты на лице, недавно отметила свой юбилей - 80-летие и пришла в синагогу помолиться обо всех своих близких, родных, друзьях - живых и тех, которые уже давно не были с ней. Кажущиеся веселыми глаза ее таили след глубокой печали, известной только ей. Она знала, что собравшиеся на юбилей за праздничным столом дети, внуки и правнуки - итог не напрасно прожитой жизни. Недоставало мужа, оставившего мир земной несколько лет назад. Она скорбела по мужу, но часто к этой скорби примешивалась и другая... Они безумно любили друг друга - юноша Иосиф и местечковая девчонка-подросток Эстерка. Они учились в одной школе и жили по соседству.   А  любовь их зародилась с самого детства. Иосиф окончил школу на несколько лет раньше. Стройный, статный юноша, физически закаленный работой в дедовской кузнице, имея за спиной десятилетку, он был призван на службу в Военно-морской флот.  А  потом.., потом грянула война и фашистское нашествие. И получилось так, что жизнь разлучила их, оставив только надежду на встречу в неведомом будущем. И письма, письма...  А  в них - мечты. В огненной круговерти войны где-то пропал, сгинул Иосиф.  А  Эстерка со своими несбывшимися мечтами жила все эти годы, тяжко тоскуя о пропавшем Иосифе. Семью она создала с двоюродным братом любимого, вернувшимся с войны. Муж, зная о том, что не он оказался первым ее избранником, не мог простить ей этого никогда, хотя причин для ревности в совместной жизни не было.  А  через несколько лет, когда у них было уже двое детей, объявился Иосиф. Искалеченный на войне, без одной ноги он боялся ее жалости, не хотел быть обузой и после долгого лечения в различных госпиталях уехал в большой российский город, где его, как заслуженного фронтовика, приняли в институт на юридический факультет. И только теперь, утвердившись в жизни, после окончания трех курсов института, он и решился приехать к своей любимой. Но Эстер ради сохранения семьи с огромной душевной мукой отвергла все мольбы Иосифа оставить мужа. Ради детей. Но фронтовые его письма хранила.

Когда дети стали взрослыми, разъехались,  а  муж ушел из жизни, она часто стала открывать две шкатулки. В одной - исписанные мелким почерком треугольники мужа с фронта, в другой - тоже уже пожелтевшие фронтовые весточки и единственная маленькая, еще довоенная фотокарточка ее любимого. И в обеих шкатулках безграничная любовь. Она читает и плачет. Плачет и читает...

Ей и самой трудно определить истинную причину слез: боль от незадавшейся судьбы, печаль о прошедшей мимо любви, о потере мужа, с которым трудно было, но столько лет шли рядом по жизни.  А  может, от того, что уже давно не получала она поздравительных открыток со знакомым почерком, как и в этот раз. Дети знали о существовании какого-то человека, у которого из-за мамы не сложилась личная жизнь. Они любили отца и не задумывались о материнских чувствах, не сомневались в ее искреннем отношении к нему. После юбилейного застолья, пока все дети были в сборе, она решилась: "Поймете меня или осудите, не ведаю, но мне бы только узнать, жив ли..."

Ответ на запрос оказался коротким, и она восприняла его как приговор: "Не проживает... Дата смерти..."

"Сколько уже лет его нет,  а  для меня все живой был", - пронеслось у нее в мыслях.  А  губы ее прошептали: "Сожалею..." И долго еще, словно взвешивая многое в прожитом, она чуть слышно шептала: "Сожалею..., сожалею..., сожалею...".

В сердце ее живы оба. И чтобы жить самой дальше, открывает она иногда шкатулки, то одну, то другую... Но никогда - обе сразу.

Вот такую печальную историю о своей жизни рассказала мне пожилая женщина на лавочке во дворе синагоги.