Творческий дуэт Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко для нескольких поколений киевлян стал символом художественного андерграунда, как ни парадоксально говорить об андерграунде применительно к скульптурно-архитектурным композициям.
Сразу вспоминается 1965 год, конкурс проектов памятника погибшим в Бабьем Яру (официальное название - "Памятник жертвам фашизма в Шевченковском районе города Киева", ибо словосочетание "Бабий Яр" вызывало у властей стойкую аллергию). Представленный Адой и Владимиром проект "Когда рушится мир. Бабий Яр" был признан комиссией экспертов лучшим, но так и не был никогда воплощен в жизнь.
Расстрелянная Стена Плача, расстрелянная цивилизация, расстрелянная культура и бессмертная душа народа, которую не в силах погубить даже катастрофа такого масштаба.
Встает перед глазами и другая стена - Стена Памяти мемориального комплекса на Байковом кладбище, грандиозное творение, где авторы впервые осуществили свое ноу-хау: пространственный стальной каркас. "В цій стіні зливаються з днем нинішнім тисячоліття цілі, - писал о композиции Рыбачук и Мельниченко Павло Загребельный. - Предки наші вийшли з могил, фрески зійшли з стін Київських Соборів і набули об'ємності, тілесності, історія поєдналася з нашим життям сущим - стала великим мистецтвом і вічною красою".
И эту "вічну красу" партноменклатура уничтожила росчерком пера, по-варварски цинично залила бетоном, подобно тем, кто закатывал тела своих жертв в бочку с цементом.
Два этих драматических эпизода стали своеобразной точкой отсчета в судьбе художников. На их творчество было наложено табу, их блистательные композиции, за редчайшим исключением, как, например, мозаики бывшего Дворца пионеров, так и не украсили улицы родного города.
Однако Ада и Владимир не их тех, кто опускает руки, отступая перед обстоятельствами.
Но сначала немного истории.
В сентябре 1991 г. новорожденная независимая Украина впервые официально, широко, достойно отмечала 50-летие трагедии Бабьего Яра.
"Двадцяте століття ніби заповзялося спустошити українську землю - зробити її місцем найстрахітливіших трагедій, - пишет Иван Дзюба в предисловии к поэтической антологии "Відлуння Бабиного Яру". - Орди завойовників і "визволителів" проходили нею, нищачи все, що встигали знищити, залишаючи по собі мільйони жертв. Маніакальні "вожді прогресивного людства" робили її лабораторією для своїх варварських експериментів, виморюючи голодом споконвічних хліборобів та вистрілюючи інтелігенцію. Про все це і багато чого іншого, що діялося на "одній шостій" планети, людство ніби й знати не хотіло. Але дві трагедії, хоч і різного характеру, все-таки стали не тільки відомими всьому людству, а й знаковими для сучасної цивілізації. Це трагедія Бабиного Яру і Чорнобильська Катастрофа".
В Киеве тогда прошел международный кинофестиваль "Бабий Яр. Нетерпимость", и руководство заказало Рыбачук и Мельниченко оформление залов Союза. Времени было в обрез, и художники взяли на вооружение форму гобеленов-аппликаций.
Отклики были восторженными. Но наши герои остались неудовлетворенными. Пришло понимание того, что плоская поверхность аппликации не способна передать глубину замысла, который к тому же требовал для своего воплощения более "вечного" материала. Эпитет "вечный" и подсказал решение. Овечья шерсть, одежду из которой носили библейские пророки, из которой соткана плащаница Христа и накидки современных пастухов. Так возникла идея гобелена.
Прямоугольник высотой 4,5 м и шириной 2,5 м необходимо было соткать вручную. Профессиональные ткачихи сразу отказались от этой "каторги".
"Тайная вечеря", на которой мы слышали их отказ, - вспоминает Владимир, - стала для нас шоком. Мы были в отчаянии. Но уже на следующее утро души наши были преисполнены решимостью сделать все своими руками. И вы себе не представляете, как мы благодарны этим женщинам за их своевременный и честный отказ. Они бы все равно не вынесли наших постоянных правок, переделок, изменений. Ведь наш рабочий ритм - это ритм Пенелопы: днем ткать, а ночью распускать сотканное".
Доброе дело всегда притягивает добрых людей. Нашелся бизнесмен, ученый-кибернетик, который сделал первый шаг - дал деньги на шерсть, с одним, правда, условием - не упоминать его имени.
И вот тюки шерсти карпатских овец вновь протянули духовную, на этот раз вполне осязаемую нить между Галичиной и Галилеей. Друзья помогали отбеливать и красить шерсть, создавать основу гобелена, собирали и разбирали леса в мастерской, по которым художники "порхали" вверх-вниз десятки раз на день.
И сейчас, когда работа почти завершена, добровольные помощники изготавливают эксклюзивные светильники для подсветки композиции.
А пока... А пока я смотрю на гобелен, подсвеченный лишь лампами в мастерской, перечеркнутый горизонтальными настилами лесов.
Первое, что поражает - черно-белое решение темы. Вспоминается начало начал - первые строки "Книги Бытия": "Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною". Катастрофа невиданных масштабов, крах человечности. Свет исчез - и тьма вновь овладела миром.
"Когда уничтожали наши рельефы, - вспоминает Ада, - я лет десять не ощущала цвет, мир для меня стал черно-белый. Так и в гобелене - свет (и цвет) почти исчез, сжался, как шагреневая кожа. Остались лишь несколько узких вертикальных лиловых полос, как щели в покосившихся старых заборах, вдоль которых шли обреченные в тот Судный день. Сливы щедро уродили в ту осень, и щели в заборах отсвечивали лиловым".
"Мне все время кажется, что я слышу их шаркающие шаги по булыжным мостовым улиц, ведущих к Бабьему Яру, - говорит Ада. - Есть древний еврейский обычай - приносить камушек на могилу близкого человека. И у подножья нашего гобелена будут невидимыми нитями связанные с его основой несколько булыжников тех самых мостовых, которые нам чудом удалось сохранить".
Центр композиции - будущая мать, которой не суждено стать Мадонной. Первенец ее еще во чреве, а чрево ее показано, как на адском техническом чертеже чудовищного плана - в разрезе. И мы встречаемся взглядом с квадратными перевернутыми глазами младенца, которым никогда не увидеть белого света - лишь тьму Катастрофы. Черный нимб волос вокруг головы, где каждый в отдельности торчащий волосок напоминает кричащий знак вопроса. Тонкие кисти матери инстинктивно пытаются заслонить плод, и их неестественный изгиб напоминает надломленный цветок еврейских мацев. Вообще, в гобелене нет прямой еврейской символики - семисвечника, звезды Давида.
Авторы подчеркивают всемирный, общечеловеческий характер Катастрофы. Как писал в уже упомянутом предисловии к поэтической антологии Иван Дзюба: "В Бабиному Яру розстріляли людей багатьох національностей, в тому числі й українців усіх політичних напрямків - від полонених червоноармійців до оунівців... Але, як сказав свого часу Віктор Некрасов, розстрілювали всіх, але лише євреїв розстрілювали тільки за те, що вони євреї".
Детали гобелена едва уловимо подчеркивают именно этот нюанс.
Огромные, как серебряные рыбы (древнейший библейский символ), глаза на прекрасном лице Мадонны. И еще две пары глаз, "уплывших" от лица в разные стороны: графический эквивалент мятущегося взгляда, который не в силах вобрать в себя весь ужас происходящего. Рушащиеся в бездну тела причудливо изогнуты и напоминают литеры ивритского алфавита, из которых складывается страшное имя - Бабий Яр.
Хочу сказать еще об одном удивительном ощущении, возникающем, когда молча стоишь перед гобеленом.
Необыкновенную силу духа, чувство собственного достоинства, просветленность излучает этот "шерстяной прямоугольник".
Не могу объяснить, каким образом авторам удалось достичь такого эффекта.
Может быть, лес устремленных к небу скрюченных в предсмертной судороге худых изможденных рук?
Может быть, единственное светлое пятно - взметнувшиеся вверх золотые волосы Мадонны, образ, подсказанный строками Мыколы Бажана, большого друга художников, из его великолепного стихотворения "Яр", написанного, кстати, задолго до евтушенковского:
Позвуть із ями золотисті коси В землі не скрилось, тліном не взялось.
Удивительное произведение. Цельное, как вдох. Даже не верится, что на него потрачено шесть долгих лет кропотливого труда.
Мало кому сегодня по плечу подобное "донкихотство". Гобелен едва завершен, а некий искусствовед уже вопрошает риторически: зачем, дескать, тратить силы, средства, время, наконец, на произведение, которое никем не заказано? Нет даже стены, на которой его можно было повесить.
И, слава Б-гу , что нет. Ведь гобелен задуман как композиция объемная, сама организующая вокруг себя пространство. Ему не нужна плоскость для крепления. Вспомним, кстати, что камни Стены Плача не скреплены никаким раствором и держатся только за счет собственной тяжести.
Генрих Гейне заметил как-то, что "Библия - портативное отечество евреев".
Мне кажется, что гобелен, созданный Адой Рыбачук и Владимиром Мельниченко, - это своеобразная "портативная" Стена Плача, которую евреи, кстати, называют просто Западная Стена, ибо для них это не только место отчаяния, скорби, молитвы, но и возродившейся надежды.
Вспомним еще раз начало Книги Бытия: "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы".
Пусть сотканный из карпатской овечьей шерсти руками выдающихся украинских художников гобелен "Когда рушится мир" станет той хрупкой, но непреодолимой гранью, которая навсегда отделит свет от тьмы. |