ОДЕРЖИМЫЕ ИЗБРАННОСТЬЮ

МИХАИЛ ГОЛЬД

Бен-Гурионовское «Настоящим провозглашается государство Израиль», прогремевшее на весь мир 14 мая 1948 года, — один из тех исторических ответов, которые породили множество новых вопросов.

Так навязшая на зубах поговорка о двух евреях — трех мнениях, приобрела в Израиле особый смысл. Ведь отныне от твердости в навязывании обществу своего (априори истинного) мнения, непосредственно зависит судьба Израиля как реализующейся сверхидеи. А уж веры в собственную исключительность евреям не занимать.

Наверное, не случайно Герцль в своем «Еврейском государстве» образца 1896 года выступал как «поклонник монархического правления, ...связанного с родом, рожденным и воспитанным для власти» и, скрепя сердце, соглашался на аристократическую республику, где «всякое сопротивление будет преследоваться и уничтожаться, ибо нельзя давать волю единичным личностям, недовольным или несогласным».

Несогласных же у нас всегда было в избытке, и еврейская власть показала зубы практически сразу после провозглашения государства. 20 июня 1948 года к израильскому берегу причалило отправленное из Франции и снаряженное Эцелом судно «Альталена». 5000 винтовок, 250 пулеметов и столько же автоматов, 50 минометов и около 900 добровольцев — ценный подарок новорожденному государству в период краткой передышки в войне с пятью арабскими странами. В обмен ревизионисты потребовали передать пятую часть оружия иерусалимским формированиям Эцела. Председатель Государственного совета Бен-Гурион счел это раскольничеством и выдвинул ультиматум о передаче всего оружия Армии обороны Израиля. Государственнический шаг сильного лидера... Менахем Бегин ответил отказом, и Бен-Гурион в бешенстве стягивает крупные армейские силы в районе побережья, отдав приказ, развеявший многие приятные еврейскому сердцу мифы: «Навязать врагу на корабле безусловную капитуляцию, используя все средства и методы!»

Тем временем к побережью стали стекаться части Эцела — отсюда и версия якобы планировавшегося правого путча. «На этот раз, вполне вероятно, тебе придется убивать евреев», — предупредили одного из лучших командиров Хаганы — Игаля Аллона. Завязался настоящий бой с применением станковых пулеметов, винтовок и гранат. Но главный, вошедший в историю, выстрел того черного дня сделала батарея Ицхака Рабина... «Старая пушка, без прицела, ...и такое точное попадание! Даже современная артиллерия могла бы не стыдиться такого успеха. Это была бомбардировка с целью поражения, а не для запугивания, как пытались изобразить дело потом», — писал 30 лет спустя Рабин в своих мемуарах.

После «успеха» Рабина на начиненном взрывчаткой корабле подняли белый флаг. Но огонь не прекратился. Очевидцы рассказывали, как люди, прыгавшие в море, получали ранения в воде или на берегу.

Спустя несколько минут корабль взорвался... В перестрелках погибли 16 бойцов Эцела и три солдата регулярной армии. На ближайшем заседании Государственного совета Бен-Гурион ничтоже сумняшеся назвал злополучное орудие, потопившее «Альталену», «святым», подчеркнув, что «Если будет построен Третий храм, орудие это будет достойно занять почетное место рядом с ним». Какая знакомая «святая одержимость»...

На этот раз гражданскую войну предотвратила война внешняя, угрожавшая самому существованию молодого государства, и ...взволнованное выступление Бегина, известное как «Слезная речь», в которой он призвал бойцов Эцела не открывать огня по своим, когда враг стоит у ворот.

Только однажды харизматичный Бегин, которого до конца жизни ветераны Эцела называли «командир», почти открыл «ящик Пандоры». Справедливости ради надо сказать, что против соглашения о репарациях с Германией в 1952 году выступила почти вся оппозиция, даже коммунисты. Но лидер партии Херут Бегин был готов пойти дальше всех. «Когда нас расстреливали из пушек, я дал приказ не отвечать, — обратился он к 50-тысячной толпе на площади Сион в Иерусалиме, имея в виду историю с «Альталеной». — На этот раз я дам другой приказ. Это будет братоубийственная война не на жизнь, а на смерть!». Израиль и впрямь превращался в «нормальное» государство...

Прямо с митинга Бегин пешком направился в Кнессет, где должно было начаться обсуждение вопроса о репарациях. Когда толпа по узким иерусалимским улочкам, вырывая камни из мостовой и переворачивая автомобили, двинулась за ним и прорвала полицейские кордоны, остановить ее было уже невозможно. В здание Кнессета (на крыше которого были установлены пулеметы) полетели булыжники, ранившие нескольких депутатов. Полиция применила слезоточивый газ, около 200 демонстрантов и 100 полицейских были ранены. На следующий день Бен-Гурион обрушился на «силы зла», и Кнессет лишил лидера Херута парламентского мандата на пятнадцать месяцев. Отголоском того скандала стали и аресты Дова Шилянского (будущего председателя Кнессета) и Якова Херути, готовивших взрыв бомбы в знак протеста против соглашения с Германией.

Вообще первая половина 50-х — бурное время расцвета «бомбизма» все мастей. Мотивы самые разнообразные. Так, дом министра транспорта Давида Пинкаса удостоился бомбы после запрета (в связи с тяжелым экономическим положением) на использование два дня в неделю частных автомобилей в стране. Члены «Црифинского подполья», выросшего из ЛЕХИ, бросили гранату в представительство Чехословакии, протестуя таким образом против антисемитского процесса Сланского в Праге, а «дело врачей» отметили взрывом в советском посольстве в Тель-Авиве. Ультраортодоксальная группировка «Союз ревнителей» поджигала автомобили, владельцы которых нарушали святость субботы, некошерные лавки и даже установила взрывное устройство в здании Министерства образования в день голосования в Кнессете законопроекта об альтернативной воинской службе для девушек.

Не дремали и власти. Разумеется, ответственность правящей элиты за взрыв в типографии, печатавшей самый смелый антикоррупционный журнал той эпохи «хаОлам хаЗе», доказать не удалось. Но монополия на истину, кастовость и пронизывающая все стороны общественной жизни дихотомия «свой–чужой» и по сей день остаются приметами израильской реальности. В 50-е годы линия правящей партии практически не знала изгибов, крамола же вычищалась как по правую, так и по левую от этой линии стороны. Так, редактор вестника Хаганы был уволен за публикацию общего некролога казненным жертвам подполья и павшим бойцам Хаганы.

Голда Меир, будучи министром иностранных дел, обмолвилась, что «эти (ревизионисты — Авт.) не переступят порога МИДа. Даже разносчик чая у нас не может быть их человеком».

В свою очередь оппозиция не упускала случая побольнее «укусить» истеблишмент. Если бы власть знала, во что обернется затеянный ею же процесс в защиту Исраэля Кастнера! Кастнер — один из руководителей Будапештского комитета спасения в годы Холокоста. В 1944-м вел, в частности с Эйхманом, переговоры об эвакуации венгерских евреев в обмен на товары для вермахта. Сделка не состоялась, но около 1700 евреям по спискам, составленным Кастнером, и, разумеется, ему самому удалось выехать в Швейцарию.

В 1953 году журналист Малкиэль Гринвальд обвинил Кастнера, к тому времени уже крупного израильского госчиновника, в сотрудничестве с нацистами и преступном сокрытии правды о концлагерях, что обусловило полную пассивность венгерских евреев.

Юридический советник правительства отреагировал на обвинения, подав на Гринвальда в суд за клевету. Между тем блестящий адвокат Гринвальда, бывший член Эцела Шмуэль Тамир превратил в обвиняемого не только самого Кастнера, включившего в «список жизни» около 400 земляков, но и всю правящую верхушку страны, ставшую на защиту «своего». В результате судья признал, что Кастнер «продал душу дьяволу», способствуя тотальной депортации ради спасения своих близких.

Пока шло рассмотрение очередной апелляции, доктор Кастнер был смертельно ранен неизвестными экстремистами, и через 10 дней скончался. Тогда в стране заговорили о национальной драме, а «Маарив» писал, что «человек, направивший пистолет на Кастнера, направил его в сердце всей нации». А нация по-прежнему цеплялась за спасительные мифы.

К середине 60-х вражда между «поцентревшими» ревизионистами и обуржуазившейся Мапай поутихла. Новый премьер Леви Эшколь даже согласился на перезахоронение в Израиле останков Жаботинского, чему Бен-Гурион противился много лет. Аргументация «отца нации» на этот счет была несколько циничной, но бесспорной: «Эта страна не нуждается в мертвых евреях, ей нужны живые евреи».

Но и Бен-Гурион изменился. В письме к Бегину, человеку, которого он раньше демонстративно не называл по имени (а только «депутат, сидящий рядом с таким-то»), он признается, что «чем больше я знакомился с вами в последние годы, тем больше уважал вас».

И тогда, сменив на время ориентацию, маятник экстремизма качнулся влево. Костяк революционной группировки «Мацпен» составили бывшие члены компартии. Один из мацпеновских лидеров, бывший десантник из киббуца Ган Шмуэль Уди Адив в начале 70-х вступает в созданную тель-авивским учителем математики Даном Вередом маоистскую организацию «Красный фронт». У самого Адива проповедь культурной революции странным образом сочеталась с добровольным сотрудничеством с сирийской разведкой, в лагерях которой революционер прошел соответствующий инструктаж. Другой активист КФ Илан Халеви впоследствии даже стал членом ООП и близким соратником Арафата. В 1972-м «фронтовиков» накрыли. Адив со товарищи признались в передаче сирийцам информации об израильских базах и заявили, что террор и вооруженная борьба не составили бы для них моральной проблемы. Приговор был встречен пением Интернационала. А общество продолжало верить в невидимую красную черту. И в 1983-м, когда на антивоенном митинге «Шалом ахшав» взрывом гранаты был убит Эмиль Гринцвайг, вновь задохнулось от неподдельного удивления: еврей убил еврея. А может просто в очередной раз еврейский синдром избранности, спроецированный на индивидуальное начало, победил священные представления о национальном единстве? Ведь и халуцианский запал левых «рабочих батальонов» и мессианский активизм ревизионистов — две стороны одного феномена — избранничества.

Изменение мира как его со-творение... Об этом мечтали и люмпен, запустивший гранатой в ненавистных пацифистов, и миротворец д-р Бейлин, упрямо твердящий: «Мы все равно изменим мир. Каковы бы ни были условия, мы все равно изменим его».

Рецепты спасения столь противоречивы, что ненависть к «чужакам» разъедает все цивилизационные и нравственные покровы, которыми в повседневности укутаны самопровозглашенные избранники.

«Жестокая, замкнутая мессианская секта... Вырвавшаяся из самого мрачного закоулка иудаизма... из грязного скотского подвала... чтобы установить власть яростного кровожадного культа...», — это известнейший, переведенный на 30 языков писатель Амос Оз, отзывается о своих религиозных соотечественниках. «Дворовые собаки, каждую ночь вылаивающие Псалмы», — вторит ему «золотое перо» израильской журналистики Амнон Данкнер. «Повесить ультрарелигиозных на фонарных столбах», — призывает профессор Еврейского университета Узи Орнан, а историк Зеев Штернхал мечтает раздавить поселенцев танками.

Из религиозного лагеря несутся не менее цветистые проклятия в адрес ассимиляторов. А рав Овадья Йосеф, чье мнение безоговорочно для тысяч израильтян, заявил, что даже члены национально-религиозной партии Мафдал заслуживают смерти. Он раввин, ему видней...

Правый фланг до сих пор безуспешно избавляется от каиновой печати антирабиновских митингов середины 90-х с портретами освободителя Иерусалима в нацистской форме или куфие. «Израильская левизна — раковая опухоль», «Предательство», «Левая чума», «Узнай оборотня» — это уже заголовки 2003-го. Воистину, возлюби ближнего...

Моше Фейглин — новая надежда правых — делает далеко идущие выводы в связи с отсутствием в иврите слова «демократия». Странная логика, если учесть, что и для телефона в иврите нет исконного названия, что не мешает пользоваться сим предметом миллионам израильтян, независимо от их политических убеждений.

22-летний правый активист из Хеврона заявляет около резиденции премьер-министра, что убить Шарона для него не проблема. И ему, к сожалению, веришь. Ведь не из страха перед арабским террором председателю Кнессета, лидеру оппозиции и пр. были недавно выделены бронированные автомобили. И уж никак не палестинцы надругались на днях над памятником Ицхаку Рабину.

Нельзя сказать, что мы — народ, не усваивающий уроков. Просто слишком многие из нас мнят себя учителями.