Многие из этих евреев, основная часть которых эмигрировала из Германии, не остались на восточном побережье. Вскинув ружье на плечо и котомку за спину, они двинулись на юг и запад. Они пришли в Луисвилл и Нью‑Орлеан, Цинциннати и Кливленд, Чикаго и Сент‑Луис. Те, кто прибыл во времена золотой лихорадки, устремились еще дальше на запад. Они были среди первых поселенцев Сан‑Франциско, и их потомки ныне среди аристократической элиты западного побережья. Новые иммигранты работали день и ночь, жили впроголодь и экономили каждый пенс. Они копили деньги, чтобы открыть собственное дело. Бродячие торговцы становились владельцами лавчонок. Владельцы лавчонок становились хозяевами универмагов. Вся огромная система современных американских универмагов и супермаркетов родилась благодаря труду и предприимчивости этих бродячих торговцев. Но «карабкаясь» к богатствам, они забывали о науках.

Вопрос о рабстве разделил евреев точно так же, как и страну. Некоторые евреи по‑прежнему занимались работорговлей. Большинство, однако, были сто ройниками аболиционизма. Южные евреи сражались на стороне южан не потому, что отстаивали рабовладение, а потому, что любили Юг. Еврейская элита Юга симпатизировала южной аристократии. Эта аристократия была, как правило, более либеральна и более образованна, нежели чистокровные северяне. Когда вспыхнула Гражданская война, южные рав вины призывали евреев вступать в армию конфедератов, а северные – в армию Гранта. К концу войны в армии Гранта насчитывалось девять генералов евреев и сотни евреев‑офицеров. Немало было их и в армии конфедератов.

После войны началось стремительное развитие американской промышленности. Евреи, однако, в нем участия не принимали. Они были вытеснены в розничную торговлю. Большая часть американских еврейских состояний нажита именно в этой области. Последующие поколения вложили значительную часть этих состояний в искусство и филантропию. Фамилии Гугенхаймов, Варбургов, Штраусов, Шиффов, Розенвальдов стали символами американской филантропической и культурной деятельности. Эти семьи пожертвовали в музеи богатейшие коллекции произведений искусства. Они покрывали дефицит симфонических оркестров и оперных трупп. Они жертвовали миллионы на строительство концертных залов и музеев. Они основали фонды для поощрения научных исследований и кафедры по искусству и научным дисциплинам.

Первые еврейские поколения выдвинули замечательных коммерсантов и выдающихся филантропов. Но они не внесли никакого вклада в социальное и культурное развитие Америки. Среди них по‑прежнему не было государственных деятелей, юристов, ученых или исследователей. Ни один еврей не участвовал в литературном движении 1800–1860 гг., которое Паррингтон назвал «романтической революцией». Такой же безрадостной была картина еврейского образования. Никакие просветительские идеи не воодушевляли его. Ничто не стимулировало еврейского вклада в американскую культуру. Не было Хаскалы, которая обогатила бы духовную жизнь американских евреев.

Но наступили 80‑е годы 19 века, и картина резко изменилась. В Америку хлынули массы русских евреев. И снова благожелательное провидение приурочило волну иммиграции к экономическим потребностям страны.

История сплавила в своей алхимической реторте два разных события и получила совершенно неожиданный результат. Крушение феодальной системы в Восточной Европе заставило миллионы иммигрантов искать убежище в Соединенных Штатах. Два миллиона из них составляли евреи. Сжимающиеся тиски голода и погромов вытесняли евреев из России Александра III и Николая II. В Америке в то время заканчивался период освоения земель. Стране предстояло переварить то, что она торопливо проглотила. Ей предстояло укрепить свои экономические основы и обновить социальную структуру. Начинался период политической гегемонии больших городов. Наступали времена гегемонии индустрии. Стучалась в двери эпоха администраторов и бизнесменов.

Еще предстояло залатать огромные дыры в экономике. Америка нуждалась в миллионах неквалифицированных рабочих, чтобы обслужить ту громадную промышленность, которую она создала. Она нуждалась в миллионах людей, которые могли бы накормить, одеть и обслужить население разбухавших городов. Иммигранты 1880–1920 гг. удовлетворяли этим требованиям так, будто их специально подбирало какое‑нибудь иммиграционное агентство. Поляки, русские, румыны – потомственные крестьяне и неквалифицированные рабочие – нашли места и сталелитейных цехах Питсбурга и Янгстауна, на за водах Детройта и Кливленда, в бурно растущей промышленности Среднего Запада. Иммигранты‑евреи были торговцами и ремесленниками, учеными и специалистами. Они поселились в городах. Здесь они быстро обнаружили, что их выбор ограничен. Командные посты в промышленности находились в руках христианских конкурентов. В торговле же хозяйничали евреи, принадлежавшие к коренному населению. Свободные вакансии были лишь в профессиональных сферах: в искусстве, в науках, в управлении. Разумеется, все это были дальние цели. По прибытии требовалось попросту заработать на жизнь. Эти русские евреи были «луфтменшн» – людьми, которые за неимением других средств существования ухитрялись делать деньги «из воздуха». Они сумели выжить в царской России, где цари лишили их земли и работы, а затем обложили налогом на то, чего лишили. Ведя отчаянную борьбу за существование, они стали портными, продавцами папирос, торговцами мелочью. Если для выживания требовалось быстро овладеть новой профессией, они овладевали ею. Их объединяла общая нужда и общая неприязнь к неквалифицированному труду.