Таким образом, в дополнение к писаному своду вырос обширный "устный

закон", передававшийся в школах из поколения в поколение. Значительная

часть его была столь древней, что рассматривалась как традиция, полученная

самим Моисеем на горе Синай. Рабби Акива бен Иосеф начал приводить этот

разнородный материал в порядок. В первую очередь он расширил тенденцию и

самый метод отыскания в библейском тексте оправданий для каждого пункта

устной традиции. Так, необычное написание или удвоение слова служило для

увязывания новой судебной практики со старым писаным Законом. Во-вторых,

он первый расположил накопившийся материал в соответствии с содержанием.

Его ученик рабби Меир отредактировал и обработал материал, собранный его

учителем. Возможно (хотя это и не достоверно), что эти ученые продолжали и

дальше полагаться на устную передачу, ничего не записывая. Феноменальная

восточная память позволила бы использовать устный метод передачи

неопределенно долго, если бы условия были спокойные. Но условия в

Палестине были далеко не спокойные, и к концу второго века н. э. устная

традиция стала вымирать с ужасающей быстротой.

В этих условиях была предпринята окончательная редакция "устного Закона".

Руководил этой работой патриарх Иуда I, с чьим именем она и связана. Была

собрана и обработана традиция, сохраненная ста пятьюдесятью учеными.

Собранный Акивой и Меиром материал был пересмотрен и дополнен.

Сомнительный материал был исключен; завершено распределение по темам. В

спорных случаях указывалось мнение большинства. Весь материал был

расположен в шести частях, которые делились на трактаты, главы и фразы

(стихи).

Все было составлено на чистом древнееврейском языке, к которому патриарх

имел пристрастие. Новый свод был назван Мишна, или Повторение. Раввины,

участвовавшие в его составлении, от Гиллеля и его предшественников до

самого редактора Иуды I позднее стали называться арамейским словом

"таннаим".

2. Не успела работа закончиться, как вокруг нее начались новые дискуссии.

Так же, как и Пятикнижие, Мишна не могла дать ответ на все случаи жизни.

Постоянно возникали новые проблемы религиозного и юридического характера,

которые приходилось как-то разрешать. Их тщательно изучали со всех сторон

в свете Мишны или других, менее важных сочинений, таких, как Тосефта

(Дополнение) или Барайта (Заключение), которые так же относятся к Мишне,

как апокрифы к Библии. Кроме того, имелась обширная традиция - история,

легенды, этика, - не вошедшая в строго практический свод, составленный

патриархом Иудой I. Все это являлось предметом лекций и дискуссий в школах.

В период, последовавший за составлением Мишны, несмотря на политический и

экономический упадок в стране, имелись ученые, которых можно поставить в

один ряд с наиболее славными учеными предыдущего поколения: известный

своей терпимостью сын кузнеца Иоханан бар Наппаха (умер в 279 г.) или брат

его жены Шимон бен Лакиш, который был гладиатором до того, как под

влиянием Иохнана обратился к учению.

Поразительное стремление к знаниям было характерно не только для евреев

Палестины. И раньше в течение многих поколений юноши из Месопотамии

приходили учиться в палестинских школах. Одним из самых блестящих учеников

Иуды I был Абба Высокий (умер в 247 г.), Рав (Старший), как его потом

стали называть. Этот ученый, уроженец Вавилонии, по возвращении туда

основал собственную школу в городе Сура. С ней соперничала школа в

Нехардее, главном еврейском поселении Месопотамии. Она достигла расцвета

при Самуиле (умер в 254 г.), современнике Аббы Высокого и представителе

иной системы юриспруденции, который был в то же время врачом, анатомом и

астрономом. Когда в 261 г. пальмирские войска разграбили Нехардею, школа

перебралась, после многих перипетий, в Махозу на Тигре, неподалеку от

нынешнего Багдада. Тем временем в Пумбедите, в нескольких милях от Суры,

возник новый важный центр учения. В течение восьми следующих веков, с

небольшими перерывами, школы Суры и Пумбедиты были главными оплотами

еврейской учености.

Организация интеллектуальной жизни в Месопотамии, как и в Палестине,

коренным образом отличалась от европейского представления о школе. Училась

не какая-то прослойка населения, стремившаяся приобрести специальность.

Изучение Божьего Закона считалось привилегией и долгом каждого мужчины,

независимо от его положения. Сам экзиларх бывал иногда способным ученым.

Крестьянин или ремесленник старался посещать школу каждый день после

утреннего и вечернего богослужения, работая днем в поле или в мастерской.

Любознательные ученики часами сидели вокруг какого-нибудь известного

раввина и слушали его заключения по делам, с которыми к нему обращались

люди, отмечая в уме не только его аргументы и прецеденты, но и его манеру

говорить, его поведение и привычки. Весной и осенью, когда

сельскохозяйственные работы прекращались, толпы людей устремлялись в школы

со всех концов страны, и целый месяц шли регулярные занятия. Этот метод в

какой-то мере соответствует современной системе, когда университет

организует циклы лекций для желающих (не студентов), однако в наш

просвещенный век нет того всеобщего характера и той интенсивности в

занятиях.